Севастопольская хроника. Петр Сажин

в тепло, в солнечное раздолье.

      Небо стоит высокое-высокое, и где-то в сторонке, на выветренной черной пашне, разбесившийся горячий ветер выкручивает смерчевые башенки. Пыль дымится, завивается в тонкую кудель и, достигнув примерно двух ростов человека, опадает – ветер просто играет, как ребенок в войну; у него, у озорного крымского степняка, сил нет, чтобы закрутить смерчевую кудельку по-настоящему, до самых кисейно-прозрачных, легких облаков…

      Впереди в сторону моря бегут накатанные до блеска рельсы.

      Из степного Крыма в предгорья поезд врезается почти внезапно.

      Жарко.

      Горный ветер усмиряет жару и кучерявит головы алым макам и нежно-голубым, поклончивым колокольчикам.

      Над ущельями высоко, распластав крылья, парят орлы.

      Бахчисарай, Бельбек, Сюрень – поезд грохочет по высокой ажурной эстакаде камышловского моста.

      Станция Мекензиевы Горы.

      Крохотные постройки, поля, тщательно очищенные от камней, курчавое подлесье.

      Ни следа войны.

      На одном из крутых поворотов всего лишь на миг, как мимолетное чудо, появляется Севастополь. Видение это ранит сердце, как сказал бы восточный поэт, «стрелой сладкой тревоги»…

      Поезд кружит, ныряет в туннели и стремительно выскакивает на свет божий.

      Долина Инкермана.

      Блеск Северной бухты.

      Внутренний рейд. Над бухтой марево. Прозрачная кисея испарений висит и над кораблями.

      Но что это за корабли? Ни мачт, ни рей, ни стеньг – огромный корпус, выкрашенный шаровой краской, а на нем горы стали: металлические колонны, ажурные конструкции, башни, сваренные грубым швом, какие-то длинные сигарообразные металлические баллоны, барабаны – современные корабли. Очень похожие на рисунки художников-фантастов прошлого столетия.

      Тесно прижавшись, обшарпанные, с засуреченными пятнами, стоят корабли-ветераны. Имена их когда-то гремели на страницах военно-флотской печати, как имена популярных артистов. Теперь на них мичманы и старшины преподают молодняку прозу романтической флотской профессии.

      На широкой части бухты трехмачтовый барк мореходного училища.

      Он сидит на воде, как гордая птица на скале.

      Топкие иглы мачт, реи, стеньги, стоячий и бегучий такелаж, стройная размеренность корпуса – все живет в нем и играет…

      Представляю себе этого красавца при полном наборе парусов!

      Нет! Это не корабль, это – чудо!

      Что может сравниться с барком, когда он, взяв все паруса и «обротав» ветер, мчится по вспененному морю?..

      Может быть, дворцы сказочной Пальмиры?

      Эскуриал?

      Или Миланский собор с его поразительной каменной резьбой?

      Поезд «режет» Корабельную сторону.

      Вагоны порой проходят почти вплотную с домиками корабельных мастеров и старослужащих флота. С бухты ветер приносит йодистый настой моря, а с берега пахнет нагретыми крышами, сохнущим бельем.

      Пассажиры