Не теряйте отчаянья. Новая книга. Стихи 2014–2015 гг.. Евгений Евтушенко

а

      то, что если мы все по колено в крови,

                     то спасенье в любви.

      В коммуналке,

           где ныне музей петербургский Ахматовой,

      твоей ревности жар,

                     что вполне обьясним,

      к человеку, который тебе не отец,

                     тебя, Левушка, знобко охватывал,

      но вы схвачены были, как будто сообщники, с ним.

      И расслышал и ты,

                          и дотошные энкавэдэшники,

      наглый стук чьих сапог коммуналку шатнул,

      вместо: «Вы не теряйте надежд» –

                     когда не было ни надеждинки,

      «Не теряйте отчаянья!» –

           Пунин Ахматовой нежно шепнул.

      И казалось, что все уже с ними окончено

      и, как Блок предсказал,

                что никто не вернется назад,

      и, забившись в уборную,

           Пунина дочка выглядывала в окошечко,

      когда их уводили по лестнице в дантовский ад.

      А в дверях,

           не теряя в униженности величавости,

      встала Анна Андреевна,

                     окаменев,

      научившаяся

                     так бесслезно отчаиваться,

      чтоб себе не позволить

                ни слабость,

                          ни гнев.

      Ей везло на несчастья…

                Она их притягивала.

      Стала жизнь одиночкой

           в такой многокамерной нашей стране.

      Но прощальная фраза

                пульсировала и вздрагивала:

      «Не теряйте отчаянья!» –

                     и повторялась во сне.

      Есть надежды,

                какие приравнены к выгодам.

      Счастье скользкое – быть

           оправдавшим надежды свои подлецом.

      Но отчаянье, ставшее мужеством,

                     может стать выходом,

      благороднейшим выходом,

                     а не концом.

4 августа 2014

      Написано после посещения петербургского Музея Анны Ахматовой, находящегося в бывшей коммуналке, где Анна Андреевна жила в гражданском браке с историком-искусствоведом Н. Н. Пуниным (1888–1953), куда временами приезжал ее сын Л. Гумилев (1912–1992).

      В университетском киноклассе

      Двадцать лет я в Оклахоме, в Талсе,

      словно в неоконченном бою,

      будто бы один в живых остался,

      Эльбы братский дух преподаю.

      Я люблю моих американцев,

      чьи солдаты-дедушки тогда

      с русскими не стали пререкаться,

      и война была на всех одна.

      Как они на лодках с водкой в глотках

      обнимались, видел я в кино,

      при регулировщицах-красотках,

      их и наших, что не все ль равно.

      Дина Дурбин пела о Победе

      и была у стольких на значках.

      «Едут леди на велосипеде»,

      распевая, я по ней зачах.

      Вжились вместе Рузвельт, Черчилль, Сталин

      и де Голль, как бурлаки, в их роль.

      Чаплином и Теркиным был свален

      Гитлер – разгероенный герой.

      Все фашисты носом ткнулись слепо

      в геббельсовский пепел заодно.

      Сент-Экзюпери разил их с неба,

      а Хемингуэй пускал на дно.

      Вот какое удалось кино!

      Правда, все мы сделали полдела –

      почему? Понять я не могу,

      а потом война опять сдурела,

      превратясь в холодную каргу.

      Я учу всех не иметь с ней дела,

      как не верить общему врагу.

      Но о мире фразы, фразы, фразы,

      обещая вроде благодать,

      превращаться стали в дроны, в базы,

      а сквозь них сердец не увидать.

      Не шестидесятники-поэты,

      а за лицемером лицемер

      объявили собственной победой

      роковой развал СССР.

      Разве ты, искусство, разучилось

      нас объединять? Я не пойму,

      как в стране Шевченко приключилось

      с пушкинской страной вести войну?

      Вкрадчивая Третья мировая

      на земле измученной идет,

      но не устает,