Принцесса полночного бала. Джессика Дэй Джордж

онятны. – Голос человеческой королевы не дрогнул. – Двенадцать лет я буду танцевать для тебя здесь, внизу, а в обмен на это Вестфалин[1] победит.

      – Не стоит забывать о годах, которые ты мне еще должна, – напомнил король. – Наша первая сделка пока не закрыта.

      – Знаю.

      Она устало склонила голову – под глазами залегли темные круги, а в волосах поблескивала седина, хотя молодость еще не покинула ее.

      Подкаменный король протянул длинную белую руку и поднял голову королевы за подбородок.

      – Какая жалость, что твои дочери не сопровождают тебя на наши маленькие праздники. Они, несомненно, славные девочки. А мои двенадцать сыновей стосковались по обществу.

      И снова ощущение триумфа: эти смертные девушки должны танцевать с его сыновьями. Мальчики растут, а подыскать им невест непросто.

      Красивых невест, способных ходить под солнцем.

      И тут к нему является эта смертная королева, умоляя о помощи в обзаведении потомством с ее жирным, глупым мужем. Семерых дочерей она уже принесла. А когда родит дюжину, решил Подкаменный, он найдет способ привести девушек вниз и познакомить с будущими мужьями.

      По лицу смертной королевы промелькнул ужас.

      – Мои д-дочери милые, д-достойные девушки, – пролепетала она. – И юные. Слишком юные для замужества.

      – Но и мои сыновья весьма молоды, а их дорогие матери были, как на подбор, милые, достойные женщины, в точности как ты и твои маленькие дочери! Принцы нуждаются в обществе себе подобных.

      Каждый из сыновей Подкаменного был рожден смертной женщиной, и женить их он хотел тоже на смертных. Подкаменный король отвел непослушный локон с лица королевы.

      Она отпрянула.

      – Мы закончили? Мне надо… к детям… мой муж…

      – Да-да. – Он махнул длинной рукой. – Сделка заключена. Можешь идти.

      Она отвернулась и поспешила прочь. Прочь из этого черного дворца на окутанном тенями берегу. Безмолвная фигура в плаще с капюшоном перевезла ее в ажурной серебряной лодке через не знающее солнца озеро и проводила до ворот в подлунный мир.

      Наблюдая бегство королевы Мод, Подкаменный король улыбался. Она вернется. Ей придется возвращаться каждую неделю. Но не это вызвало у него улыбку. Она довольно долго скрывала свое состояние, но, когда садилась в лодку, сделалось очевидно, что человеческая королева ожидает восьмого ребенка, в точности по расписанию.

      – Еще одна драгоценная маленькая принцесса для нее и ее дорогого Грегора, – произнес Подкаменный; холодный отблеск человеческого чувства едва коснулся его голоса. – И еще одна красивая невеста для одного из моих сыновей.

      Солдат

      Вымотанный до предела, почти неспособный даже думать, Гален упрямо тащился по пыльной дороге, совершенно один. В голове вертелась походная песня его старого полка, однако ноги не столько печатали шаг, сколько спотыкались.

      «Ать-два, веселей, прочь от жен и от детей! Ать-два, левой-правой, я вернусь со славой!»

      Он усмехнулся про себя. Ему еще и девятнадцати не сравнялось, а большая часть жизни прошла на поле боя. Покидать ему было некого и нечего – ни жены, ни детей, только грязные шатры, дрянная кормежка и смерть. Впереди лежала бесконечная дорога: пыль, жажда – и жизнь. По крайней мере, он на это надеялся.

      Юноша сделал последний глоток воды, повесил флягу на пояс и поковылял дальше. Ветер продувал изношенную солдатскую куртку насквозь; надвигалась зима.

      Поля вокруг уже много лет лежали под паром. На одном гнила в земле репа, посаженная неким преисполненным надежд семейством, – убирать урожай оказалось некому. На другом поле сорняки вымахали выше человеческого роста. Там паслась корова с теленком, и Гален свернул с дороги. Животные выглядели брошенными, значит никто не станет возражать, если прохожий солдат наполнит флягу молоком. Но стоило ему сделать второй шаг в их сторону, как корова тревожно замычала и потрусила прочь, теленок не отставал. Она слишком долго бродила сама по себе и вовсе не мечтала о дойке.

      Юноша со вздохом продолжил путь. Довольно часто ему попадались такие же солдаты, направляющиеся домой. Он делил с ними скудную трапезу и ночлег, наутро шел некоторое время в компании таких же изможденных бойцов в синих мундирах, но никогда не задерживался надолго в их обществе. А они находили такое поведение странным. Считалось, что в пылу битвы незнакомые люди становятся братьями и связь эту неспособны разорвать ни смерть, ни расстояние. Гален, однако, никогда ничего подобного не ощущал. Первый бой он увидел в семь лет. Помогал матери заботиться о раненых, а потом смотрел, как она отстирывает кровь врагов с отцовского мундира. Галену война представлялась болезнью, тем, чего следовало избегать, а вовсе не темой для дружеской беседы у костра с такими же страдальцами.

      Порой женщины или старики, вышедшие из солдатского возраста, предлагали подвезти его. И всегда спрашивали, не встречал ли он на полях

1

Вестфалин очень похож на Германию начала девятнадцатого века. (Прим. автора.)