Неподходящее занятие для женщины. Черная башня. Филлис Дороти Джеймс

сочтут себя сразу два города вместо одного.

      Большая часть нижеследующей истории случилась в Кембридже, в чем автор нисколько не раскаивается, ибо в этом городе проживают и несут службу полицейские и коронеры, врачи и студенты, служащие колледжей и цветочницы, преподаватели и ученые, а также, несомненно, отставные майоры. Никто из них, насколько мне известно, не обладает ни малейшим сходством со своим двойником из этой книги. Все персонажи в ней, даже самые отталкивающие, – плод вымысла. Город же, к счастью для нас всех, сугубо реален.

      Глава 1

      В то утро, когда ушел из жизни Берни Прайд – а возможно, и на следующее утро, ибо Берни умер тогда, когда счел удобным, и не позаботился зафиксировать время своей смерти, – Корделия опаздывала на работу на полчаса из-за нарушения движения на линии Бейкерлоо перед станцией «Ламбет». Она вышла на «Оксфорд-серкус» и, жмурясь от июньского солнца, прошмыгнула мимо покупателей, изучающих с утра пораньше витрины универмага «Дикинс энд Джоунз». Ее ждала какофония Кингли-стрит, где ей пришлось маневрировать между тротуаром, забитым плотной толпой, и узкой мостовой с разноцветной вереницей автомобилей и автобусов. Она знала, что спешить бессмысленно, но ничего не могла поделать со своей приверженностью порядку и пунктуальности. Ей не предстояло никаких встреч, никаких бесед с клиентами, никаких расследований, а значит, и никаких отчетов.

      Она и мисс Спаршотт, приглашенная временно машинистка, были заняты тем, что рассылали по конторам лондонских адвокатов сведения о своем агентстве, надеясь привлечь клиентов. Мисс Спаршотт сейчас, видимо, это и делает, гневно поглядывая на часы, негодуя на недисциплинированность Корделии, и яростно стучит на машинке. Малоприятная женщина с неизменно сжатыми губами, будто для того, чтобы спрятать торчащие передние зубы, со срезанным подбородком, украшенным одиноким жестким волосом, отрастающим немедленно после удаления, и с застывшими раз и навсегда волнами светлых волос. Рот и подбородок мисс Спаршотт казались Корделии живым опровержением теории о том, что все люди рождаются одинаковыми, вследствие чего она время от времени проникалась жалостью и симпатией к этой жизни в крохотной комнатушке, с пятипенсовыми обедами и заботой единственно о безукоризненности швов. Дело в том, что мисс Спаршотт была умелой портнихой, прилежно посещающей курсы кройки и шитья. Ее одежда поражала тщательностью отделки, но в то же время не несла на себе ни малейшего отпечатка времени, вследствие чего никогда не бывала модной. Ее прямые юбки, всегда только серые либо черные, казались результатом блестяще сданного экзамена на вшивание складки или молнии; блузки неизменно имели мужскую расцветку и были украшены манжетами безвкусных пастельных тонов и обильными россыпями бижутерии; прекрасно сшитые платья всегда безнадежно портила какая-нибудь кайма, будто специально расположенная так, чтобы подчеркнуть бесформенность ее ног и толщину лодыжек.

      У Корделии не было ни малейшего предчувствия трагедии, когда она распахнула входную дверь, которую постоянно держали на запоре, ибо так было удобнее загадочным владельцам и их не менее загадочным посетителям. Новая бронзовая дощечка слева от двери резко контрастировала с облупившейся краской фасада. Корделия скользнула одобрительным взглядом по надписи:

      ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ПРАЙДА

      (Собств.: Бернард Г. Прайд, Корделия Грей)

      Лишь в результате нескольких недель терпеливых и тактичных уговоров Корделии удалось убедить Берни не приписывать к своей фамилии слова «бывший работник Департамента уголовного розыска столичной полиции», а к ее – частицу «мисс». Ее определением на табличке могла быть только эта частица, так как она не привнесла в партнерство ни квалификации, ни опыта, ни, тем более, капитала – только свою миниатюрную, но сильную фигурку, ум, который, как она подозревала, скорее выводил Берни из себя, нежели вызывал восхищение, и замешенную отчасти на раздражении, отчасти на жалости симпатию к самому Берни. Спустя совсем немного времени Корделия поняла, что жизнь буднично и окончательно повернулась к нему спиной. Налицо были все признаки неудачника. Берни никогда не доставалось вожделенное левое сиденье в автобусе; ему никогда не удавалось понаслаждаться видом из окна поезда без того, чтобы панораму надолго не загородил ползущий мимо состав; если ему случалось уронить бутерброд, он неизменно падал маслом вниз; малышка «остин-мини», вполне надежная, пока ею управляла Корделия, глохла на самом оживленном перекрестке, стоило Берни сесть за руль. Иногда она спрашивала себя, не было ли согласие стать его партнершей, данное ею в приступе то ли депрессии, то ли мазохизма, добровольным взваливанием на собственные хрупкие плечи части его невезения. О том, чтобы переломить судьбу, речи не шло: для этого у нее не хватило бы сил. На лестнице, как всегда, пахло чем-то застоялым, полиролем и дезинфицирующими препаратами. Темно-зеленые стены вне зависимости от времени года оставались влажными, будто их навечно пропитали испарения непризнанного благородства и неудачи. Лестница, огражденная вычурной стальной балюстрадой, была покрыта изрезанным и зашарканным линолеумом, на котором красовались немыслимые заплаты, появлявшиеся после жалоб жильцов. Агентство размещалось на четвертом