Побочные эффекты. Ирина Градова

нете) на огромной скорости въехал в автобусную остановку, зацепив по пути машину, перевозившую то ли паломников каких-то, то ли сектантов… Это ж надо – пересесть в «экологичный» электромобиль, чтобы угробить троих и покалечить добрую дюжину людей – любитель природы, так его растак! Мономах уже провел две экстренные операции – слава богу, удачно, и позволил себе сделать перерыв. Больше всего сегодня достанется нейрохирургам…

      В дверь деликатно поскреблись. Мономах безошибочно узнал «почерк» Алины Руденко, самой лучшей медсестрички во вверенном ему отделении ТОН (травматолого-ортопедическо-нейрохирургическом): только она не стучала, а тихонько царапала дверь, словно кошка.

      – Входи! – крикнул он, подавив вздох: надежда на отдых рушилась.

      – Владимир Всеволодович, в приемном такая катавасия творится! – выпалила Алина, войдя. Ее невысокая, аккуратная фигурка в безупречно чистом белом халате и личико, обрамленное светлыми кудряшками, всегда наполняли Мономаха ощущением покоя и какой-то «домашности», но в данный момент медсестра выглядела взъерошенной и даже, пожалуй, испуганной.

      – Что там творится? – проворчал он, недоумевая, с какой стати его должно интересовать происходящее в приемном отделении – в конце концов, Эдуард Бабич, его заведующий, сам во всем разберется!

      – Там люди, они такие странные…

      – Странные?

      – Ну, они в черных балахонах, с большими крестами, тетки в темные платки по самые брови замотаны!

      Все ясно, сектанты! И надо же было им оказаться в той машине – как будто без них проблем мало!

      – Они размахивают крестами, грозят казнями египетскими, пререкаются с персоналом, – продолжала девушка. – Владимир Всеволодович, может, полицию вызвать?

      – Это еще зачем? – рассеянно поинтересовался он.

      – Так они на медсестер кидаются, хватают их за руки и пытаются прорваться в реанимацию!

      – Ну, это у них не получится: наверняка Нелидова мобилизовала охрану!

      – Нелидовой нет на месте!

      – Как это?

      – Она на совещании в комитете. Бабич не справляется!

      – А начмед чем занят?

      – Не знаю… Владимир Всеволодович, может, вы…

      – Ладно, – крякнул он, поднимаясь из старого, порядком продавленного, но такого удобного кресла, успевшего за годы работы принять форму его тела – причина, по которой Мономах отказывался покупать новое, хотя оно и заложено в смету. – Пошли!

      В приемном отделении и впрямь царила невероятная сумятица. Пациенты жались к стенкам, стараясь держаться подальше от шумной толпы в темных одеяниях, заполонившей небольшое помещение. Быстрым взглядом окинув странное сборище, Мономах сразу и безошибочно определил предводителя «митинга», вещавшего:

      – Нехристи, креста на вас нету, ей-богу! Покайтесь во грехах или же сгорите в геенне огненной!

      Произнося эти бессвязные реплики, высокий, грузный мужик, чем-то до боли напомнивший Мономаху Гришку Распутина, театрально закатывал глаза и грозно тряс густой окладистой бородой. Рядом с ним Мономах не без труда разглядел зава приемным Бабича, тщетно пытавшегося утихомирить буяна, и старшую медсестру Галину Нестерову, то и дело вырывающую локти из цепких рук сектантов.

      – Товарищи, прекратите немедленно! – на пределе голосовых связок кричала она, пытаясь перекрыть непрекращающийся гомон и стенания. – Господа… люди-и-и!

      В этот момент Бабич оглянулся, шаря беспомощным взглядом по лицам в поисках помощи, и зацепился за Мономаха.

      – Владимир Всеволодович, ради всего святого, сделайте что-нибудь!

      Интересное дело, «сделайте» – а сам-то чем занят?!

      – Чего им надо-то? – спросил Мономах, помимо воли заинтересовавшись происходящим.

      – Нам надобно пройти к рабу божьему Михаилу! – пробасил «Распутин». – Увидев своих братьев и сестер, он сразу встанет на ноги!

      – Ну да, как же иначе-то! – сквозь зубы процедил Мономах.

      – Владимир Всеволодович, их очень много! – по-детски дергая его за рукав, прошелестела Алина.

      Мономах и сам это видел. Несмотря на то, что он сомневался в готовности этих людей применить физическую силу, само присутствие такого большого количества непонятных, одетых в черное личностей его нервировало и определенно пугало пациентов. Наверное, именно так чувствует себя белый человек, случайно оказавшийся в Гарлеме, в окружении чернокожих, не любящих чужаков! Только вот парадокс в том, что он, Мономах, у себя дома, в больнице, где проработал около двадцати лет, где ему знаком всякий угол и каждый таракан!

      – Вы родственник? – обратился Мономах к «Распутину».

      – Все мы здесь…

      – По паспорту?

      – Вот, – кто-то выпихнул вперед женщину лет пятидесяти в черном платке, надвинутом так низко, что он закрывал брови. – Она – его мать! Скажи, Серафима!

      Серафима кивнула, не поднимая глаз. Мономах попытался встретиться с ней взглядом, но напрасно: