Как любить животных в мире, который создал человек. Генри Манс

itle>* * *

      Элизе, которая когда-то думала, что она «very-тарианка», и Клео, которая иногда считает себя тигренком

      Введение

      Любовь – это крайне сложное осознание, что реально что-то еще, кроме тебя самого. Любовь… это открытие реальности.

Айрис Мёрдок

      Чтобы поддерживать некое подобие целенаправленного поведения на нашей планете, надо верить, что есть вещи правильные и неправильные.

Джоан Дидион

      Я стал свидетелем того, как видеоролики с котами разрушили лучшие умы моего поколения. Домашние любимцы скользили по отполированным полам, запрыгивали в ящики и забавно промахивались, поскольку не могли рассчитать траекторию, чтобы точно приземлиться на соседнюю крышу. Это был золотой век интернета – еще до того, как там появились антиваксеры с антиантифашистами и все испортили.

      Эти ролики говорили что-то о нас самих. Мы считаем, что любим животных. Мы поглощаем документальные фильмы о дикой природе, нам греют душу истории о способностях братьев наших меньших. Мы предпочитаем политиков, которые с ними обнимаются: их питомцам переизбраться было бы даже проще, чем им самим.

      Но любовь к животным сопровождается невольным чувством вины. В глубине души мы понимаем, что наше общество движется в неверном направлении. Под давлением мы готовы признать, что большинству сельскохозяйственных животных живется, наверное, не так уж хорошо, а дикие зачастую теряют места обитания. Нам хотелось бы, чтобы все было по-другому, но за изобилие приходится платить.

      И что в результате? Мы вообще особенно не задумываемся о существовании животных и стараемся не углубляться в эту тему, хотя они дают нам значительную часть пищи и одежды, хотя благодаря им расцветали и приходили в упадок целые человеческие общества и хотя они, наверное, останутся в этом мире, когда нас в нем уже не будет.

      Наша планета кажется нам планетой людей. Я горожанин, как большинство мирового населения сегодня, и за весь день могу заметить от силы пару животных: пройду мимо голубей, смахну плодовую мушку, осторожно сниму свою кошку Крамбл, устроившуюся на уголке журнала, который я как раз собрался почитать, а потом вернусь к своим делам. Животные становятся героями клишированных метафор и затейливых логотипов, но не как представители большинства наделенных чувствами живых существ. Люди – один из приблизительно пятисот видов приматов, один из шести тысяч четырехсот видов млекопитающих и, по нашим лучшим прикидкам, один из семи-восьми миллионов видов животных. Часто ли мы это признаем?

      Думая о животных, мы разбиваем их на виды и группы: коровы, собаки, лисы, слоны и прочее, а потом назначаем им место в нашем обществе. Корова попадает на тарелку, собака – на диван, лиса – к мусорному баку, слон – в зоопарк, а миллионы диких животных остаются где-то там, снаружи, и им повезет, если Дэвид Аттенборо покажет их в своем следующем сериале. Способность разделять все на категории удивительно полезна: благодаря ей мы находим пищу, компаньонов и развлечения, держимся подальше от опасных зверей, а еще избавляемся от философских диспутов всякий раз, когда нам хочется съесть сэндвич. Эта способность спасает нас от угрызений совести за само наше существование.

      Однако эти категории крайне хрупки. И сейчас они просто разлетаются вдребезги. Почти каждый день преподносит нам новые прозрения о существах, живущих с нами рядом. Теперь уже понятно, что животные, к которым мы относимся как к еде, – особенно свиньи и коровы – имеют сложную психику и социальную организацию. Животные, которых мы исторически считаем лишними, – в том числе волки и бобры – оказываются крайне важны для живого мира. А животных, которых мы считаем бесценными, – например ягуаров и орангутанов – человеческий прогресс лишает родных мест.

      Такое разграничение говорит скорее не о животных, а о нас. Чем больше мы любим животных ради них самих, тем сильнее это деформирует наши привычные категории. Подавляющее большинство жителей западных стран считают неправильным, что в Японии иногда едят китов, в Южной Корее – собак, а в Камбодже – крыс. Но попробуйте объяснить, почему свиней и коров есть можно, а китов и собак нельзя, и вы попадете в философскую «кротовую нору», как киллер из «Криминального чтива» Тарантино, который начал доказывать, что собаки не могут быть грязными животными, потому что «у собак есть личность». Так ведь личность есть и у свиней. Почему в таком случае нормально было в этом году забить полтора миллиарда свиней, а убийство собаки вызывает возмущение? Почему держать в голых загонах свиней нормально, а собак – нет? Почему поймать десяток китов морально неприемлемо, а использовать рыболовные сети, в которых запутываются сотни дельфинов, – допустимо?

      Проще говоря, к важнейшим ценностям западного общества относятся и любовь к животным, и рациональное мышление, но то, как мы обращаемся с животными, не соответствует ни тому ни другому и связано с традициями и инерцией. Никто не проголосовал бы за грядущее массовое вымирание диких животных – уж конечно, не они сами. Непонятно, как мы будем оправдываться за это перед следующим поколением, но это происходит на наших глазах. Чарльз Дарвин пришел к выводу,