К строевой – годен!. Михаил Серегин

е хорошо, все очень хорошо. В шеренгу построены сержанты всего батальона! Какое счастье! Нет, сержантов жаль, они будут сейчас отжиматься. Как все здорово! Можно не волноваться за Российскую армию – она по-прежнему непобедима.

      Да здравствует наш дурдом! Самый правильный дурдом в мире!

      Глава 1

      ВИКТОР

      Весна. Снег еще не сошел с клумб Припрудненского райвоенкомата, а по его ступенькам начали шаркать будущие вояки от Тверской губернии.

      Витек вошел в зеленые ворота с красными звездами, преисполненный большого желания стать настоящим бойцом. Его могли посадить за угон. Взяли его менты. Взяли. Но так как он в первый раз… Вообще-то, не в первый, это попался в первый. А чего не подкалымить, если в машинах сечешь? Вот и заработал…

      Или в армию на два года, или в тюрьму на три. Выбор очевиден. За решетку кому хочется-то? К тому же служба биографию не портит. Соображай.

      Подойдя к дежурному, Витек хотел отдать честь, но передумал и отдал повестку. Все-таки честь дороже, зачем же ее бесплатно отдавать.

      Капитан прочитал фамилию, порылся в бумагах, вытащил из стопки личных дел одну тоненькую папочку и отложил ее на край стола.

      – Резинкин, иди в шестнадцатую.

      Оказавшись в длинном коридоре, худощавый блондин быстро нашел нужную ему дверь. Надпись большими буквами, сделанная от руки толстым красным фломастером на куске ватмана, гласила: «Медкомиссия». Ниже карандашом приписали: «Перед посещением выпить ртуть, принести анализы диабетика, сточить пятки, чтобы походило на плоскостопие. Но лучше сделать операцию по смене мужского достоинства на аналог, но женский. И недостойный». Бумажечка держалась на двери, как и все в нашей стране, ненадежно, с помощью ниточки, надетой на вдавленную кнопочку.

      Внутри комнаты одна длинная скамья, несколько крючков для одежды и еще одна дверь, ведущая в соседнее помещение. Тоска одолевала всех, кто входил сюда. Только не Витька. Ему врачей надо пройти – сто пудов. Он сам себя уже годным признал заранее. Пусть во всех бумагах пишут «годен».

      Около единственного большого окна стоял одетый лишь в семейные трусы парень. Повернув на шум лысую голову, он со знанием дела рекомендовал раздеваться.

      – Здесь ждать не любят.

      – Варягин! – донесся женский голос из-за стены.

      – Меня, – пацан исчез в боковой двери, топая босыми ногами по каменному полу.

      Витек остался наедине с двумя коричневыми облупленными дверьми. Только он успел стащить с себя штаны, как ввалилось сразу трое. Салаги, такие же, как и он.

      Призывники шарили глазами по Витьку и висящей на крючках одежде.

      – Чего стоите, раздевайтесь, здесь ждать не любят.

      – Резинкин, – услышали все, и Витя подался к врачам.

      – Топай-топай, – пробасил один из троих пришлых, отличавшийся от остальных шириной плеч и узким лбом.

      В соседней комнате под давно не беленным потолком висел засиженный мухами молочного цвета плафон. Стены имели едко-зеленый цвет, разбавленный ярким пятном плаката с оптимистическим названием: «Дифтерия, холера и СПИД вокруг нас». Акварельными красками изображены были довольно отвратные типы, выдающие себя за эти болезни, а внизу буквами помельче: «Встретим их достойно».

      – Это с хлебом и солью, – догадался Витек.

      Немолодая женщина, склонив голову над столом, наяривала ручкой по одной из страниц в чьем-то личном деле. Рядом с ней сидела толстуха в больших очках. Она теребила ручку в пальцах и ничего не писала.

      В углу комнаты стояли ростомер и весы, рядом с ними – медсестра в самом белом халате из всех, что были на присутствующих, и в шапочке с кружавчиками колора спелой ежевики, бегущими по краю.

      Похоже, он тут никого не интересует.

      Резинкин вернулся было обратно в раздевалку.

      – Куда пошел?! – взорвалась толстуха.

      Он не обратил на ее рык внимания.

      Напустив на себя строгость, Витек в раздевалке объявил:

      – Мужики, там сказали, чтобы остальные снимали с себя все.

      Трое дегенератов стали переваривать услышанное, а он вернулся к врачам.

      – Сердце болит? – спросила пишущая тетя.

      – Нет.

      – Идите сюда, – позвала медсестра.

      – Ночью ходите?

      – Хожу, а куда?

      – Не прикидывайся идиотом. Писать ходишь? – Докторша подняла голову, уставившись на призывника маленькими злыми глазками.

      – Рост – сто семьдесят два.

      – Писать хожу.

      – И как часто?

      – Каждую ночь.

      – Вес – шестьдесят девять.

      – И давно под себя делаешь?

      – Под себя с детства не делаю. А в туалет по ночам встаю. Это плохо? Мне никто об этом не говорил, доктор. Мне надо, чтобы все было хорошо. Ночью писать нельзя, да?

      – Грудь – девяносто четыре.

      – Можно,