Вопреки, или Ты меня не купишь. Диана Билык

заботно улыбнулась, слегка приподняла светлые прямые волосы ухоженными пальчиками и расправила шелковистые пряди на плечах. Любовно, нежно. Тяжелые серьги поблескивали в зеркале, ослепляя, и мне вновь захотелось отвернуться.

      Я ее в тот миг ненавидела. Так сильно, что кровь мчалась по венам бурным потоком и с болью ударялась в виски, почти оглушая.

      – Я ничего тебе не сделала, что ты вот так… относишься, – для вида возмутилась мама. – Не осуждай то, чего не понимаешь, зайка. Хватит смотреть на меня, как на врага. Не молчи, Эн. Я как лучше хочу, очень стараюсь ради тебя.

      Вот бы рассмеяться ей в лицо. Зайка? Ради меня? Правда?

      – И папа тоже, ты знаешь, – добавила мама. Или добила.

      Захотелось крикнуть во всю горлянку. А еще лучше – сбежать.

      Но я стояла, как послушный солдат на службе. Стояла и смотрела на бледное отражение напротив, не позволяя слезам сорваться с ресниц. Если свадебный макияж испорчу, мама с ума сойдет и меня сведет. Пусть лучше причитает и делает вид, что ей не все равно.

      Иногда казалось, что она мне неродная. Все важные события моей жизни, все теплые воспоминания и яркие эмоции связаны только с отцом.

      Были.

      Потому что теперь он тоже меня предал. А если точнее – продал. Не отступил от задуманного, не отказался от договорного брака, не сделал возможное и невозможное, чтобы меня спасти. Бросил голодному псу на растерзание. Ради бизнеса, авторитета и чужой империи…

      Вы спросите, как в век высоких технологий, модных приговоров, сексуальной революции, скоростного интернета, соцсетей и лабутенов могло такое случиться? Элементарно. Нужно было сделать ставку на рискованный проект, когда компания едва стоит на ногах. И прогореть.

      – Есения, хватит дуться! – неискренне заныла мама. Красовалась и крутилась около зеркала, будто не я, а она невеста. Загораживала половину моего отражения, в этом я могла даже выразить ей благодарность – смотреть на себя было противно. – Как ребенок обиделась.

      Кремовое платье, что маме шили на заказ, замечательно подчеркивало подтянутые формы, упругие ягодицы, прятало сильные бедра, но открывало угловатые колени и тонкие голени. Высокий каблук делал ее выше, стройнее. На шее и ушах сверкали бриллианты в оправе из белого золота – папа не пожалел роскоши ради моей свадьбы, любая бы девушка позавидовала, а мне все осточертело.

      Надоело.

      Будто счастье можно найти только в отблесках дорогих камней и количестве нулей на счету. Неправда! Счастье кроется в других вещах, более хрупких, нежных и недостижимых.

      Иллюзорных…

      – Все в порядке, – я с трудом ответила. Хотелось, чтобы мама отстала. – Не причитай, пожалуйста.

      – Да я вообще молчу! – вырвалось из ее рта, и я неосознанно зажмурилась.

      Никак не могу забыть, что видела несколько недель назад, до краха папиного бизнеса, вот и не получается простить матери. Смотрю на самого родного человека, который меня выпустил на свет, кормил из ложечки, памперсы менял, в сад водил, и горько во рту.

      Как она могла? Как? Я не понимаю…

      Корсет дорогущего изысканного платья от Завьялова невыносимо сжимал легкие, выдавливая воздух. Грудь ныла от тесноты корсета, и я белела от слабости, задыхалась. Не из-за одежды, а от страха. Мерзкого страха, что будто царапал спину железными когтями.

      Кем я буду завтра? Кем стану сегодня ночью? Шлюхой богача? Игрушкой толстосума? Как заиграет мой позор в лентах новостей…

      – Да ты будешь в богатстве купаться. Не бледней, Эни, – без стыда продолжила мама. На ее лице была такая обиженная мина, будто она крутую тачку мне подарила, а я не оценила щедрый жест – носом кручу, привереда. – Эн? Ну разве ты не понимала, что семьи нашего уровня никогда не играют в любовь?

      Только она сокращает мое имя до неузнаваемости, и звучит оно слишком на западный манер, будто я – заморская принцесса, а не русская девушка, названная в честь папиной бабушки.

      И это «не играют в любовь» – будто нож в спину, захотелось матюкнуться маме в лицо, чтобы отстала. Я даже губу закусила, чтобы не взбеситься – хотя это на меня совсем не похоже. Вывести меня из себя мог разве что непоседа Андрэ и то он вызывал во мне только положительные эмоции и заставлял смеяться до слез.

      – Мне не нужны роскошь и лоск, – все-таки вырвалось. Губы защекотало, глаза налились горячей влагой. Я сдержала ее взгляд, не шелохнулась, а по коже табуном помчались мурашки. Сейчас ударит. Ударит же!

      Маму в отражении аж перекосило. Зря я брякнула, нужно было промолчать.

      – А что, любовь нужна? – фыркнув, она потерла нос. Он у нее красивый, ровный, подправленный в клинике, избавлен от малейших дефектов и родинок.

      Я бросила взгляд на себя – пугало писанное, в изысканных шмотках, но блеклое, как поганка. Только на лице пучки веснушек, спрятанные под тоналкой, отчего я казалась восковой фигуркой на подставке. Без косметики я будто в корицу головой окунулась, вся в пятнышки. Веснушек ни у папы, ни у мамы нет. Откуда они только взялись? Бабуля наградила?