Чистая речка. Наталия Терентьева

хорон. Он пытался меня обнимать и несколько раз путано объяснял, что теперь мне лучше жить у него, но жить негде. И что он никогда меня не бросит и всегда будет помогать. Что в детском доме мне будет одиноко, но там мне будет очень хорошо, потому что я поеду за город и буду там всегда жить, пока мне не исполнится пятнадцать лет.

      Я это помню, но иногда мне кажется, что этого никогда не было. Что ничего не было до того, как я попала в детский дом. Мне трудно теперь поверить, что у меня была своя комната, даже с балконом, что меня кто-то любил. Я помню маму, но не очень четко. Я привыкла разговаривать с ее фотографией – молча, про себя, и мне кажется, что она всегда была такой, как на этой фотографии, – в голубом платье, смеющейся, с легким шарфиком вокруг шеи.

      Наверно, мама знала, что она должна умереть. Я помню, что перед тем, как ее забрали в больницу, она мне почему-то сказала: «Если со мной что случится, обещай мне, что ты будешь хорошо учиться, будешь, несмотря ни на что, хорошей девочкой. Обещаешь?» Мне было десять лет, я училась в школе отлично, я не могла понять, почему мама вдруг говорит о таком. Не знаю, что я ей ответила, наверно, пообещала. Потом я часто вспоминала эти ее слова. Она взяла с меня слово, которое сдержать оказалось не так просто.

      – Брусникина, ты долго еще? – в комнату заглянула Лерка. – Тебя ждем.

      – Я не пойду, я устала.

      – Деньги тогда давай, куплю тебе чего-нибудь.

      – У меня нет денег.

      – Тебе что, отец не прислал?

      Лерка подошла, сунула нос в мою сумку, которая стояла на тумбочке. Я могла ее оттолкнуть, мне это ничего не стоило, но я не стала связываться, лишь пожала плечами.

      Я знала, что Лерка может полезть искать деньги, когда никого нет – например, все уедут в школу, а она скажется больной. Остановить ее может только страх. Например, если сейчас дать ей в лоб, но ничего хорошего из этого не будет. Затаится и станет мстить.

      – Что, ему денег на тебя жалко? – Она не уходила, стояла около меня, раскачиваясь на носках и надеясь, что я ей копеечку все же дам.

      – Не жалко, хотя не знаю. Может, и жалко. Я его плохо знаю. Он зато конфеты привозил, ты помнишь? Огромную коробку. И духи.

      Лерка вздохнула:

      – Ну ясно, денег не дашь. Можно брызнуться духами?

      Я кивнула:

      – Брызнись. Только не удивляйся тогда, если Веселухин за тобой будет увиваться всю дорогу.

      – Я не про-отив… – глупо засмеялась Лерка, но духи все же поставила на место. – Ладно. Жалко, что ты с нами не идешь.

      – Мне алгебру делать нужно. Очень сложная тема. Одну задачу решали весь урок и не решили.

      – Зачем тебе алгебра? – искренне удивилась Лерка. – Не понимаю. Никто, кстати, не понимает.

      Лерка, которую не любит никто, часто говорит от имени всех, чувствует себя так увереннее. Я спорить не стала, у нее гнусный характер, с ней – чем меньше разговоров, тем тебе же и лучше.

      – Руська… – заныла Лерка. – Ну дай хотя бы десять рублей. У тебя же есть деньги…

      – А на что тебе сегодня деньги так нужны?

      – На то же самое! – глупо засмеялась Лерка. – Тебе куплю, хочешь? Как полезет к тебе Веселухин, ты ему – р-раз и…

      – Так, все, я поняла. Не полезет, не волнуйся.

      – Чё это? Уже лез, все знают.

      – Лез, больше не полезет.

      – Что, не понравилось? – задиристо спросила Лерка, на всякий случай отступая от меня подальше.

      – Лер… – я постаралась сохранять спокойствие.

      Я давно поняла ее свойство – задираться до тех пор, пока она не разозлит другого человека, чтобы он первый начал ссору. А потом она уже с удовольствием встрянет в скандал и никогда не будет виноватой – не она первая начала орать или даже драться. А довести Лерка может так, что иногда завязываются драки.

      – Ну, скажи, скажи – чё ж он вокруг тебя ходил-ходил, а потом перестал?

      Я поглубже набрала воздуха, так подержала его и выдохнула. Я только что читала, как один герой так делал, чтобы не вступать в драку, когда драться нельзя было. Зря она вообще о Паше заговорила. Мне немного обидно, что он теперь бегает за Алёхиной, и я даже знаю, почему бегает – именно потому, что с ней все проще получается, безотказно. Но я на Леркины провокации поддаваться не буду.

      – Слышь, Брусничка, какая же ты коза все-таки! – нелогично подытожила Лерка, поняв, что сегодня не поорать, и яростно почесала давно не мытые волосы. – Ну что, не пойдешь с нами в поселок?

      – Нет, не хочу. Мне заниматься надо. И я устала. Я же пять кругов бегала.

      – А кто тебя заставляет? Никто не бегает, пацаны мелкие да ты.

      – Я тренируюсь, может, в ВДВ пойду.

      – Чё, серьезно?

      – Ну да. Там же парней много вокруг. Здоровых таких…

      Лерка всмотрелась в меня с подозрением.

      – И чё? Ты гонишь, что ли?

      – Ле-ерка! – из окна раздались голоса. – Ты где-е? Ты что там застряла?

      – Иду-у! –