Туманные воды. Уильям Батлер Йейтс

рк-на-карраг, царство пчёл,

      Мелькающих в зеленом полумраке;

      И смутный Парк-на-тарав, где порой

      Являются мечтательным глазам

      Таинственные тени; и последний –

      Лес Инчи, логовище лис, куниц

      И барсуков; за ним же – глухомань,

      Которую старуха Бидди Эрли

      Звала Недоброй Дебрей, – семь лесов,

      Семь разных шелестов, семь ароматов.

      Я среди них бродил, и мне казалось,

      Что существа мудрее и счастливей,

      Чем люди, бродят рядом, – и ночами

      В мой сон врывались голоса и лица,

      И образы Форгэла и Декторы

      Ко мне явились в окруженье волн,

      И темных птиц, и сполохов ночных.

      А большего я рассказать не смею:

      Ведь те, что мне дарили сны, способны

      Язык болтливый в камень превратить,

      Молчанье – их закон. Я знаю сердцем,

      Таинственные тени, что лишь вы

      Приносите нам истинное знанье,

      Что вы из Рая прилетели к нам.

      Где этот Рай? Зачем таитесь вы

      От любопытных смертных, словно мыши,

      Бегущие перед серпом жнеца,

      Чтоб спрятаться в последней недожатой

      Полоске ячменя? Иль есть иные

      Леса, ручьи и тихие ветра,

      Неведомые нам, за гранью мира,

      Где времени уже не существует?

      Не вы ли тайно веете над нами,

      Когда над озером вечерний свет,

      И запах трав, и тихий посвист птичий

      Нам душу поднимают, как на крыльях?

      Вам, тени, посвящаю эти строки,

      Чтоб люди их прочли перед началом

      Поэмы о Форгэле и Декторе, –

      Так в старину пред тем, как арфам петь,

      Всяк должен был плеснуть вина из чаши

      Высоким и невидимым богам.

      Арфа Энгуса

      Когда, покинув царство сидов, Этайн

      Умчалась к Энгусу в чертог стеклянный,

      Где время тонет в ароматах сонных,

      В друидских лунах, в шорохе ветвей,

      Отягощенных гроздьями плодов –

      Опаловых, рубиновых, янтарных,

      Мерцающих, как сполохи в ночи,

      Она сплела из собственных волос

      Семь струн, в которых бред любви смешался

      С безумьем музыки. Когда же ведьма

      Заколдовала Этайн в мотылька

      И вихрь ее унес, печальный Энгус

      Из яблони душистой сделал арфу,

      Чтоб вечную оплакивать разлуку,

      И с той поры он помогает в мире

      Лишь тем, кто любит верно.

      Палуба старинного корабля. Справа – мачта с огромным квадратным парусом, загораживающим почти все море и небо с этой стороны. Слева на сцене румпель – длинное весло, проходящее сквозь отверстие в фальшборте. Палуба поднимается несколькими ступенями за румпелем к закругленной высокой корме. В начале действия пьесы на сцене четверо. Эйбрик стоит у румпеля и правит. Форгэл спит на приподнятой части палубы ближе к зрителю. Два матроса стоят возле мачты, на которой висит арфа.

      Первый матрос

      Куда он нас уводит – с каждым днем

      Все дальше в океан?

      Второй матрос

      Бес его знает.

      Первый матрос

      Три месяца плывем, ни видя близко

      Ни паруса, ни берега.

      Второй матрос

      Я думал

      Скопить, как умный, кругленькую сумму,

      Вернуться и заняться чем-нибудь

      Надежней и почтенней, чем пиратство.

      Первый матрос

      Я так устал от холостяцкой жизни,

      Что отдал бы сейчас кошель и душу

      Любой – хоть рыжей Молли одноглазой.

      Второй матрос

      Когда б сейчас каким-то колдовством

      Все эти волны превратились в девок,

      Я бросился бы за борт.

      Первый матрос

      Если он

      Не повернет назад, то лучше взять

      И самого его швырнуть с планшира.

      Второй матрос

      Согласен. Я бы сам на то решился,

      Когда б не страх его волшебной арфы.

      От музыки ее перед глазами

      Являются диковинные вещи,

      В ушах звучат