Земля, вода и небо. Майк Гелприн

ко его приберечь, чтобы не сдохнуть с голоду.

      Старый Дронго, отдышавшись, поднялся на ноги. С силой тряхнул крыльями раз, другой, затем сложил их за спиной и принялся освобождаться от поклажи.

      – Завтра будет нелегкий день, – напомнил он. – Надо выспаться.

      Сапсан кивнул, стянул через плечо перевязь с мечом, аккуратно уложил на камни. Умостил рядом лук, колчан со стрелами. Отцепил с пояса берестяную бутыль с ядом горной змеи, тщательно укутал в льняную тряпицу и прикрыл мешковиной. Зимородок раздал вяленую баранину и, пока сородичи насыщались, сноровисто расстелил в местах, пригодных для ночлега, постели – перины и покрывала из овечьей шерсти.

      Сапсан долго не мог заснуть. От предстоящих назавтра переговоров с водниками зависит многое, если не все. Захотят водники помочь, и горные племена будут жить. Не захотят – всеобщая гибель лишь вопрос времени. Равнинников в десятки раз больше, их кузнецы и оружейники искусны, а воины злы и безжалостны. Вот уже третьи сутки равнинные орды стягиваются к предгорьям. Гнездовья на отвесных склонах неприступны, но длительной осады поднебесникам не выдержать. Не уберечь овечьи отары и козьи стада, а значит, не избежать голода. Тогда не помогут ни ядовитые стрелы, ни стремительные налеты: равнинников слишком много, они попросту одолеют горцев числом.

      Дронго считает, что с водниками удастся договориться. Вернее, с водницами, поправился Сапсан, у них же верховодят женщины. За свои неполные двадцать четыре Сапсан видел водников лишь однажды. Год назад, когда летал на разведку в ничьи земли. Издалека видел, с уступа прибрежного холма на самой границе с этими землями, бесплодными и безжизненными. Водники были даже уродливее обитателей равнин. Сапсан отчетливо помнил охватившие его отвращение и брезгливость. Равнинники хотя бы скрывают уродство под одеждой, а эти расхаживают как ни в чем не бывало нагишом, выставляя напоказ хрящеватые плавники, растущие прямо из плеч на том месте, где подобает быть крыльям.

      Наутро на скорую руку позавтракали, и старый Дронго велел собираться. Сапсан нацепил на пояс бутыль с ядом, перекинул через плечо перевязь, подвесил на нее меч и лук с колчаном. В своем племени он был первым воином, вожаком стаи, и с оружием управлялся лучше любого сородича. В отличие от Зимородка, который воинскими умениями не блистал, зато был вынослив в полете.

      Взлетели, едва солнечные лучи вызолотили восточный горизонт. Дронго занял место в голове клина, медленно, натужно набрал высоту и устремился солнцу навстречу. Остров был в полутора часах лета. Сапсан на мгновение позавидовал птицам, в честь которых в горных племенах матери традиционно называли детей. Покрыть расстояние до острова для птиц было пустяком. Людям же дальние безостановочные перелеты давались с трудом, особенно, когда человек был уже немолод, как Дронго, или тяжел и при оружии, как Сапсан.

      Море раскинулось внизу бескрайним серо-зеленым ковром со стелющейся по поверхности белой вязью. Водники наверняка заметили парламентеров, едва те прошли над береговой кромкой, и теперь наблюдали. Наблюдателей, однако, было не разглядеть на глубине. Интересно, думал Сапсан, сколько их сейчас, разрезая воду, скользит попутным курсом.

      Острова достигли, когда солнце проползло уже половину пути от горизонта к зениту. На подлете старый Дронго выбился из сил и стал терять высоту. Зимородок, легкий, тонкий в кости, извернулся в воздухе, поддержал старика за плечи. Сапсан, хотя сам порядком выдохся, зашел снизу и подстраховал, так что на кряжистые, отвесно дыбящиеся из воды камни все трое опустились одновременно.

* * *

      Мать Барракуда, сопровождаемая свитой из молодых акульщиц, неспешно ступала по дну вдоль коралловых заграждений. Мужчины-дозорные при виде процессии кланялись, Мать Барракуда отвечала легким кивком. Заграждения строились и укреплялись поколениями водников. Они опоясывали сушу и отделяли обитаемые прибрежные воды от населенных морскими чудовищами глубин.

      Процессия миновала плантацию донных водорослей, обогнула рыбные вольеры и выбралась к крабовому питомнику как раз к началу утренней кормежки. Мать Барракуда остановилась, благосклонно наблюдая за неторопливо расправляющимися с пищей боевыми крабами. Свита приблизилась, акульщицы, оттолкнувшись от дна, всплыли, чтобы лучше видеть. Восемнадцатилетняя Сайда завороженно смотрела, как хватают запущенную в питомник кормовую рыбу тысячи и тысячи клешней. Боевые крабы были силой, главным оружием водников, грозным и непобедимым.

      – Матушка!

      Мать Барракуда оглянулась, властным жестом приказала остановиться спешащему к ней дозорному. Сайда вгляделась: молодой Спинорог, пытавшийся ухлестывать за ней со времен прошлогодней Акульей охоты. Сайда пренебрежительно хмыкнула: у ухажера не было никаких шансов. Если она кого и приблизит к себе, это будет гарпунщик, охотник на китов, а не дозорный, планктонщик или какой-нибудь бездельник из крабовой обслуги. Впрочем, зачать от гарпунщика, то есть от ровни себе, мечтает большинство водниц, только вот неробких и сильных мужчин рождается крайне мало.

      – Говори, – велела Мать Барракуда дозорному.

      – На восходе три человека-птицы взлетели с прибрежных скал, –