Кураж. Дик Фрэнсис

*

      Глава 1

      Арт Метьюз застрелился в центре парадного круга на скачках в Данстейбле. Застрелился вызывающе, на глазах у всех.

      Я стоял футах в шести от него, но он выстрелил так быстро, что, если бы я был и в шести дюймах, я бы не успел помешать ему.

      Из раздевалки он вышел передо мной, глубоко погруженный в свои мысли, низко опустив голову и сгорбив узкие плечи под курткой цвета хаки, которую он набросил поверх жокейского камзола. Я заметил его, когда он слегка запнулся на дорожке в двух шагах от весовой. Когда до парадного круга оставалось несколько футов, кто-то заговорил с ним, и было очевидно, что он не слышит. Обычный путь от весовой до парадного круга, обычные скачки в ряду сотен других. Когда он стоял и разговаривал минуты две-три с владельцем и тренером лошади, ничто не предвещало трагедии. Потом он сбросил куртку и, пока она падала на землю, уже приставил дуло большого автоматического пистолета к виску и спустил курок.

      Без колебаний. Без последнего «прости». Сразу после заключительного взвешивания. Беспричинность его поступка так же потрясала, как и результат.

      Он даже не закрыл глаза, и они были еще открыты, когда он падал вперед. Я слышал звук, с каким его лицо ударилось о траву и шлем покатился по земле. Пуля прошла насквозь и вышибла кусок черепа, откуда выпирало кровавое месиво.

      Щелчок выстрела эхом раскатился по паддоку, отражаясь от высокой задней стены трибун. Головы вопросительно повернулись, оживленный гул голосов зрителей, выстроившихся в три ряда вдоль забора, постепенно затихал и наконец смолк, когда они осознали потрясающий, невероятный факт: все, что осталось от Арта Метьюза, лежало, уткнувшись лицом в ярко-зеленую скаковую дорожку.

      Корин Келлар, тренер, опустился на одно колено и тряс Арта за плечо, будто тот, у кого снесена половина головы, мог проснуться.

      Солнце ярко светило, сиял голубой и оранжевый шелк на спине Арта, на его бриджах не было ни пятнышка, начищенные сапоги отсвечивали мягким глянцем. У меня мелькнула неуместная мысль: Арт порадовался бы – от шеи до подметок он выглядел так же безукоризненно, как всегда.

      Два распорядителя спешили к нам и остановились как вкопанные, уставясь на голову Арта. От ужаса у них отвисли челюсти и сузились глаза. Они были обязаны стоять в парадном круге перед каждой скачкой, пока проводят лошадей, и принимать решение в случае каких-либо нарушений правил. Думаю, нарушения, подобного самоубийству первоклассного жокея стипль-чеза, никогда не случалось в их практике.

      Старший из них, лорд Тирролд, высокий худой человек, прирожденный администратор, наклонился над Артом, чтобы ближе его рассмотреть. Я увидел, как исказилось его лицо. Он взглянул на меня поверх тела Арта и спокойно сказал:

      – Конец… принесите попону.

      Я прошел шагов двадцать по парадному кругу туда, где стояла одна из лошадей, которой предстояло участвовать в скачке. Ее окружали владелец, тренер и жокей. Не говоря ни слова, тренер снял с лошади попону и протянул мне.

      – Метьюз? – с сомнением спросил он.

      Я кивнул, поблагодарил и пошел назад.

      Другой распорядитель, угрюмый, похожий на быка человек по имени Боллертон, извергал завтрак – я со злорадством увидел это, – теряя заботливо хранимое достоинство.

      Корин Келлар так и водил рукой от лба к подбородку, все еще стоя на одном колене возле своего жокея. В лице ни кровинки, руки трясутся. Он тяжело воспринял смерть Арта.

      Я протянул один конец попоны лорду Тирролду, и мы мягко опустили ее на труп Арта. Лорд Тирролд постоял с минуту, глядя вниз на неподвижную коричневую фигуру, затем взглянул на группу жокеев, которые должны были участвовать в этом заезде. Он подошел к ним, что-то сказал, и сразу же конюхи повели всех лошадей с парадного круга назад, в конюшню.

      Я смотрел на Корина Келлара, на его переживания, и думал, что он их вполне заслужил. Хотел бы я знать, как чувствует себя человек, который понимает, что довел другого до самоубийства.

      В громкоговорителе щелкнуло, и голос объявил: в связи с тем, что на парадном круге произошел серьезный несчастный случай, две последние скачки отменяются, а завтрашняя программа состоится, как и планировалось; теперь же всех просят оказать любезность и идти домой.

      Бедный Арт! Бедный, затравленный, загнанный в угол Арт, разделавшийся со своими несчастьями с помощью кусочка свинца.

      Атмосфера в раздевалке была почти безмятежной, явно от перенесенного шока. Среди жокеев Арт, по всеобщему согласию, занимал позицию старшего и умудренного опытом, хотя ему не было и тридцати пяти. С ним считались и его уважали. Сдержанный, иногда даже замкнутый, но честный человек и хороший жокей. Его единственной слабостью, над которой мы с удовольствием подтрунивали, было убеждение, что в проигранной скачке всегда виноваты какие-то изъяны лошади или недостатки в системе тренировок, но ни в коем случае не он сам. Мы все прекрасно знали, что Арт не исключение из правил и каждый жокей в какой-то степени предвзято оценивает прошедшую скачку, но он никогда не признавал своей вины и каждый раз, когда его призывали