Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник). Роберт Стивенсон

о образ сложился в моих воспоминаниях о первом и последнем визите, который он нанес мне в Дорчестере, в августе 1885 года. Он явился в мой дом неожиданно из … отеля, где жил день или два с миссис Стивенсон, ее сыном и леди, которая была кузиной Луиса. Стивенсон сказал, что они направлялись в Дартмур. … Он особенно хотел увидеть комнату, в которой я писал, но так как я совсем недавно приехал в дом, то еще не выбрал себе место для писания и мог только показать ему угол, который временно использовал.

      Маргарет Мойес Блэк (1853–1935), шотландская писательница

      Он был слишком тонким, слишком бесплотным, если можно так выразиться, недостаточно обыкновенным, чтобы его можно было назвать просто красивым. … Его лицо, с удивительно сияющими глазами, с постоянно меняющимся выражением, само по себе было наделено особой красотой, которая совершенно гармонировала со странной мудростью его ума. Эта мудрость была настолько глубокой, и в то же время настолько причудливой, такой необычной и такой разносторонней, что к ее владельцу можно применить только одну цитату, брошенную ему немного возмущенно одной из его знакомых, когда он был слишком успешен в споре: … «Так мало места в голове – ума же хватит и на две». Он кивнул на комплимент, возразил по поводу размера своей головы, и ему чрезвычайно понравилась цитата. С той же соперницей он однажды попробовал состязаться в версификации. Оба продемонстрировали большое мастерство, но судья решил, что Луис выиграл, и он с триумфом унес приз – бутылку маслин, и был только огорчен, что не смог заставить побежденную разделить его пир, поскольку прекрасно знал, что для нее он будет настолько же омерзителен, как восхитителен для него.

      С Эдинбургом, серым и продуваемым ветром, с его холодным бризом, с его вихрями мартовской пыли, у меня всегда будут ассоциироваться воспоминания о Стивенсоне и о счастливом доме семьи Стивенсонов под номером 17 на Хериот-роу. Из года в год солнечным летом их привлекал отель Суонстон, лежащий у подножия Пентландских холмов, но каждая зима находила их расположившимися, для дела или отдыха, в этом уютном доме, окна которого с фасада выходили на сады Хериот-роу, а сзади, с верхнего этажа, где находился уставленный книгами кабинет сына, можно было охватить взглядом, поверх крыш и коробок дымоходов, окаймленные золотом берега Файфа.

      Грэхэм Балфур (1859–1929), родственник и биограф Стивенсона

      Говоря о Стивенсоне и как о человеке, и как о писателе, мы обнаруживаем, что самым необычным в нем было соединение бесконечного разнообразия его характера и интеллекта с необычайной силой, с которой он переживал каждую мысль и каждое чувство. …

      Я заговорил о нем как о человеке и писателе, потому что в его случае в писателе не было ничего, что не было бы видимо представлено в человеке. Есть писатели, чьи произведения имеют так мало выраженного отношения к ним самим, что мы или удивляемся, как они смогли написать такую хорошую книгу, или в глубине души желаем, чтобы книги были более достойными людей. Стивенсон не принадлежит ни к одному из этих типов. … Несмотря на хамелеоновскую природу его стиля, не много расположенных последовательно предложений на любой странице его произведения могли бы быть написаны другим человеком. Писательство предоставило поле для его энергии и наградило его успехом, но оно не изменило его в других отношениях и даже не заставило его использовать все способности и не истощило запасов его идей. …

      Когда он говорил, он исходил из собственных размышлений и опыта, и когда он молился, он не боялся перейти ограду пристойности, которая должна была включать все допустимые объекты молитвы, он благодарил за «работу, пищу и ясное небо, которое делает нашу жизнь восхитительной» и честно и почтительно просил о веселье и смехе.

      Джеймс Мэтью Барри (1860–1937), шотландский писатель

      Поскольку я никогда не встречался лично со Стивенсоном, я не имею права быть в этой книге (текст написан для книги «Я помню Роберта Луиса Стивенсона» под редакцией Розалин Мэссон), но я хотел бы стать в каком-нибудь темном уголке так, чтобы можно было без конца приветствовать его процессию, которая будет проходить мимо меня. …

      Когда я приехал в Лондон, там была пустота – Стивенсон уехал. Она не могла быть заполнена, пока он не вернется, а он никогда не вернется. Я видел эту пустоту снова на днях в Эдинбурге. Он не обязательно был самым великим, я так не думаю, но среди всех людей, которых мы видели, мы больше всего хотели бы, чтобы он вернулся. Если бы он прожил еще год, я бы с ним встретился. Все планы складывались, чтобы посетить Ваилиму (усадьба Стивенсона на Самоа), «остаться на этих берегах навсегда», как он написал, или что-нибудь в этом роде: «и если ты понравишься моей жене, как хорошо ты проведешь время, а если не понравишься, как я буду жалеть тебя». Я должен был сидеть на вершине какого-нибудь водопада, упасть и через секунду или две прийти в себя в зеркальной заводи. Меня предупредили, что местные не будут обо мне высокого мнения, пока я этого не сделаю. …Я разрабатывал план, как застать его врасплох, … когда пришла новость, что он взошел на холм за Ваилимой в последний раз.

      Изабелл Стронг, падчерица Стивенсона

      Прежде чем Роберт