Ребус. Евгения Дербоглав

еремониальный полушлем. Председателем избрали столичного мэра за неимением иной идеально и в равной степени не подходящей всем кандидатуры. – Продолжайте, госпожа Круста.

      Равила Круста сделала вид, что отпила из кривого стаканчика, хотя губы у нее не пересохли, а голос не шёл трещинами, как бывает при сильном волнении.

      – Мы общались сорок шесть лет после окончания института – по переписке. Это все, что я могу сказать.

      – То есть вы можете сказать, что вы и Рофомм Ребус были дружны? – продолжил Обвинитель.

      – Я не могу сказать, что мы были друзьями.

      – Вы были в приятельственных отношениях?

      – Между нами не было неприязни.

      – Так вы можете описать отношения с самым всемирно опасным массовым и серийным убийцей как позитивные? Или вас принудили к таким отношениям?

      – Я поддерживала их сама и по всемирной воле, – она нахмурилась, словно вспоминая, и морщины всколыхнулись на её узком длинном лбу. – Я не могу описать их как дружеские, приятельские или романтические в любом смысле. Мы поддерживали интеллектуальную связь. Как вы видите из писем…

      – Прошу простить, – Председатель прервал её движением руки. – Не могли бы вы вывести на стену светографии некоторых писем?

      – Каких, господин Председатель? – спросил Секретарь, открывая светоскоп.

      – По два на выбор господина Обвинителя и госпожи Защитника.

      – Год тысяча десять, день двухсотый, письмо госпожи Крусты Ребусу, а также ответное письмо Ребуса, – проговорил Обвинитель.

      – Год тысяча двадцать один, день шестой, письмо Ребуса, – сказала Защитник.

      – И это всё? – уточнил Секретарь.

      – Да, это всё. Всего одно с моей стороны.

      Секретарь дал знак осветительному персоналу, чтобы они приглушили газ, и люстра на потолке превратилась в полчище едва заметных огоньков, остались лишь пошептывающие настольные лампы на столах у слушателей. На стене за спиной у Председателя появились увеличенные светом буквы на желтоватой бумаге. Секретарь взял три папки со стола и стал раздавать их по рядам слушателей – каждому по три листа перепечатанных писем. Андра недовольно пробормотала, что изучила материалы дела еще до суда, а эти формальности лишь задерживают процесс, который и так длится уже пять дней. Дитр же принялся настолько быстро, насколько он мог в полумраке, читать письма, пока Секретарь обходил верхние ряды.

      «Равила, коллега моя», – начиналось первое письмо Ребуса, а второе было без обращения. Дитр скосил глаза на Андру, которая быстро подчеркивала фразы в письме Крусты.

      С уважением не соглашусь с тобой.

      Ты концептуально не прав, но я понимаю.

      Недостаточно исключительно для такого, как ты.

      – У вас будет позже время изучить письма подробнее. Кроме того, вам будет предоставлена вся переписка в хронологическом порядке – перепечатанная и заверенная, – сказал Председатель и снова стукнул молотком, чтобы все перестали шуршать перепечатками.

      Круста посмотрела на Защитника, та кивнула. Круста продолжила свой рассказ:

      – В нашей переписке, можно сказать, шёл многолетний спор, начавшийся ещё в студенческом возрасте. Я не могу сказать, что и в институте мы общались намного чаще, чем по переписке. Я общалась с ним гораздо меньше, чем с большинством сокурсников мужского пола, но чаще, чем с его друзьями по студенческой группировке, о которой, кстати, я не имела понятия. Как и все, я думала, что у них обычная, хоть и неприятная… компашка, так сказать, макабрического настроя.

      «Очень правильно думала», – мысленно кивнул ей Дитр. Он хотел состроумничать это на ухо подруге, но Андра оперлась на локти и, застыв на крае кресла, взирала на обвиняемую. Круста говорила задумчиво и медленно, слишком неторопливо для политика и чиновницы. Из-за работы светоскопа её старое лицо казалось темным, потемнели даже седые кудри, с тщательным аскетизмом уложенные ради слушания.

      – Я поддерживала с ним общение из исключительного интереса к его личности. Можно сказать, Ребус был эмоциональный инвалид. Ему не были известны такие интеллектуально наполненные чувства, как дружба, например. То есть ребята, которые околачивались возле него в университете, тоже не были его друзьями. Но его отношение к ним отличалось от того, как он общался со мной.

      Защитник подняла кулак и после короткого кивка Председателя встала.

      – Доподлинно известно, что вы и Ребус были Головными студентами со стороны девушек и юношей соответственно. Как вы распределяли обязанности?

      – Обычно каждый из Головных студентов занимается всеми соучениками, – ответила Круста. – Но мы сразу договорились о границах ответственности. Вернее сказать, Ребус обозначил эти границы, а я согласилась. Так, я занималась девушками, а он – юношами. О том, как он ими занимался, я старалась не знать.

      – Почему? – протянула Защитник.

      – Он меня пугал. Некоторые из мальчиков выглядели травмированными. Другие, наоборот, вели себя слишком нагло.