Собственные записки. 1829–1834. Н. Н. Муравьев-Карсский

вовал в сражениях под Ахалцихом и последующем взятии этой крепости, был в боях при селении Чаборий. Затем записки обрываются. Муравьев не писал их более трех лет, так что о последних месяцах службы его на Кавказе и в Закавказье и об участии в подавлении польского мятежа сохранились сведения лишь в его формулярном списке. Он был одним из главных участников взятия Эрзерума в июле 1929 года и во всех военных действиях, окончившихся подписанием Адрианопольского мирного договора между Россией и Турцией.

      Разногласия с графом Паскевичем вынудили Муравьева покинуть Кавказ. В феврале 1830 года назначен он состоять при фельдмаршале графе И. И. Дибиче, а с ноября командовал гренадерской бригадой 6-го пехотного (бывшего Литовского) корпуса. Участвовал в подавлении Польского восстания 1831 года. В 1831 году Муравьев был призведен в генерал-лейтенанты и в сентябре того же года назначен начальником 24-й пехотной дивизии.

      Записки свои Муравьев возобновил в октябре 1832 года, когда состоялось его назначение в Египет: Муравьев был командирован в Александрию к наместнику Египта с Высочайшим требованием прекратить военные действия против Турции. Именно во многом благодаря дипломатическому посредничеству Муравьева, его искусству и такту был предотвращен, казалось бы, неминуемый крах Османской державы Махмуда II, этого «больного человека Европы», как все чаще стали называть в XIX веке в международной политике Турцию. Сумел убедить наш герой и пашу Египта Мухаммеда-Али (велеречивого лукавого старца, искусно создававшего у окружающих всем своим внешним видом и образом иллюзию этакого добродушного простачка, сродни убеленному сединами продавцу сладостей с восточного базара, но обладавшему на деле непоколебимой волей, бешенной энергией и мертвой хваткой властолюбца) заставить своего приемного сына Ибрагим-пашу прекратить движение египетских войск на османскую столицу. Впрочем, как хорошо известно из истории, североафриканские повстанцы легко могли занять древний Константинополь: собственных сил для защиты столицы державы у османского султана Махмуда II (боевые генералы которого потерпели от значительно меньших по численности египетских войск не одно сокрушительное поражение) на тот момент уже не было.

      События того времени много позднее Муравьев описал в книге «Турция и Египет в 1832 и 1833 годах» (Ч. 1–4. М., 1870–1874).

      Для подкрепления серьезности своих намерений Николай I, желавший сохранить на Востоке некий статус-кво в виде проблемной, слабой и зависимой, но в целом прогнозируемой в своих действиях Турции вместо возможного появления на ее обломках целого ряда новых государств и перманентного хаоса войны вблизи южных рубежей России, направил в помощь дипломатической миссии генерала Н. Н. Муравьева эскадру российского флота под командованием контр-адмирала М. П. Лазарева.

      Ответ на мучивший и тогда, в 1833-м, и много позже, многих вопрос почему Турция запросила в критический момент своей истории помощи у России, своего многовекового заклятого врага, дал тогда же в беседе с английском послом сам Махмуд II, приведший известную мудрость о том, что когда человек тонет и видит перед собой змею, то он даже за нее рад ухватиться, лишь бы не утонуть.

      Дальнейшее хорошо известно и описано в многочисленных мемуарах, включая предлагаемые ныне читателю. В отчетах III Отделения за 1833 год об итогах действия русского правительства в Малой Азии можно прочитать:

      «В начале года обращено было всеобщее внимание публики на действия нашего правительства в отношении к делам турецким. Действия сии произвели самое выгодное впечатление. Публика сравнивала в сем случае политику нашего правительства с политикой Франции и видела, с одной стороны, твердость, искренность и благородство; с другой – какое-то смешное шарлатанство и нахальство. Особливо разительное произвело тогда впечатление данное государем повеление эскадре и войскам нашим, посланным на помощь султану, оставаться в занятых ими местах, доколе Ибрагим не очистит Малой Азии и не перейдет обратно за Тавр, а паша египетский не покорится условиям, предложенным Портою. Народное самолюбие вполне было удовлетворено таковой твердостью правительства»[1].

      Гораздо важнее другое: Босфорская экспедиция 1833 года, когда российские войска стояли на стамбульском рейде и у многих горячих голов мелькали мысли об использовании удобного момента для восстановления православных крестов над стенами древнего Константинополя, привела к подписанию между Россией и Турцией Ункяр-Искелесийского договора. Этот союзный оборонительный трактат, заключенный сроком на восемь лет, предусматривал оказание сторонами в случае необходимости друг другу военной помощи. По секретной статье этого соглашения Россия отказывалась от военной помощи Порты, за что последняя обязывалась «ограничить действия свои в пользу императорского российского двора закрытием Дарданелльского пролива, то есть не позволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом»[2].

      В отечественной историографии с того самого времени заключение Ункяр-Искелесийского договора почему-то считается чуть ли не вершиной российской дипломатии, дореволюционной так уж точно. Автор «Записок» в его подписании не участвовал: все-таки

1

ГАРФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 1. Л. 196.

2

Цит. по: Айрапетов О. Р. Внешняя политика Российской империи. 1801–1914. М., 2006. С. 147.