Радиус Нестора. Жизнеописание в семи эпизодах. Алексей Смирнов

on>

      Радиус Нестора

      А слишком большое или слишком скупое увлажнение, так же как и слишком интенсивное осушение, являются крайними действиями и противоречат добродетели умеренности, поэтому в них никогда нельзя найти меру. Поэтому «слишком» всегда губительно для «немного». Но и «немного» вряд ли найдет свою меру, в которой достигнет баланса, так как его противоположность постоянно приобретает все более пугающие размеры. И если два шага выполняются одновременно, оба в направлении «слишком», то и увлажнение должно быть очень щедрым, и осушение очень интенсивным.

Никола Фламель, «Алхимия»

      1

      Нестор ночевал на скамейке.

      Поздними вечерами он собственноручно перетаскивал ее с детской площадки в кусты, к самой Колоде.

      Сонно глядя на кусок луны, небрежно засунутый в небесный карман, Нестор засыпал, равнодушный к опасным шорохам и покорный силам, которые заведомо превосходили его податливое разумение.

      Участок ночлега, окруженный кустами, он, когда вспоминал название, именовал «Малым Радиусом».

      Утро начиналось с промысла, и Нестора можно было видеть не свет, не заря шагающим, будто цапля, со связками отслужившего свое картона; другим источником дохода стояли, понятно, бутылки – в этом деле он слыл мастером, знавшим места, где берут стеклотару любого достоинства и формата, даже пластиковую, и, сверх того, жестяные баночки. Первичный заработок позволял перезаложить подпорченное здоровье, вернуть его малую часть – достаточную, чтобы продолжить рабочий день и разнообразить труд погрузкой чего-нибудь.

      К двенадцати часам он отваживался поесть, как птичка.

      Так было и нынче, но не совсем уж так, потому что Нестор ходил сдавать кровь. Он посетил специальное высасывательное отделение при маленькой больнице, где его хорошо знали и не спрашивали ни паспорта, ни справок, нуждаясь в запасах на экстренный случай, когда не до капризов, и в ход идет все. Нестор рассуждал, что кровищи не жалко, потому как ее не видать. Текет она и текет, пивком дольем.

      Он любил докторов, потому что от них всегда выходила какая-нибудь польза. Вечерами, когда Колода и прилегавший к ней пятачок Малого Радиуса превращались в оживленное место, Нестор любил вспоминать, как завещал свой скелет научному институту. Паспорт со штампом о мрачной сделке давно заменили землистой бумажкой, и он был доволен, что так ловко провел потрошителей.

      – Кому еще комиссарского тела? – и Нестор лукаво подмигивал, одинаково отвергая как трагедию, так и заложенный в ней оптимизм.

      Из Нестора откачали триста граммов резко пахнущей жидкости, за которую дали сто рублей. Он улыбнулся вещему сну. Сегодня ему приснилось, как в ясельках лежало здоровенное евро достоинством в рупь. Вокруг столпились озадаченные волхвы и волы.

      Тряся головой в вязаной шапочке, он купил себе сосиску в тесте, надкусил и обрадовался, открыв, что она, пожалуй, сарделька. Однако ел ее вынужденно, так, словно весь его пищеварительный тракт, изо рта начиная, выстелили папиросной бумагой; есть хотелось, но нечто пресное мешало и отдаленно напоминало тошноту.

      Нестор чинно сидел на случайной приступочке, жуя осторожно и проникновенно. Его челюсти двигались с преувеличенной амплитудой, вовлекая в жевание круговые мышцы глаз и кожу лба вместе с шапочкой. Покончив с булкой, он пересек бульвар и вошел в магазин, где встретил Гагарина. Нестор добродушно следил, как Гагарин, за минуту до того ворвавшийся в пустынное помещение, втолковывал единственной покупательнице, тесня ее от прилавка:

      – Я, я уже здесь стоял! Я в морг тороплюсь, мне только одеколон купить, труп подушить.

      …Из магазина выходили вместе; Гагарин с угрюмой гордостью бормотал про месяц, который вышел из тумана с пивом разина-степана.

      – Дела, – вздохнул Нестор, глядя перед собой.

      Они степенно взобрались по насыпи, после чего, отдуваясь, засеменили по шпалам. Нестор предложил поскорее спуститься, но Гагарин, не слыша его, упорно продвигался вперед. Нестор, благо каждый был за себя, присел на корточки и съехал в красивый иван-чай, а может быть – к марье-с-иваном, ему было все равно. Гагарин, шедший поверху, замешкался. Его сипло выматерила электричка, и он соскочил с путей.

      Очутившись внизу, Гагарин топтался, словно бы и не шел, а вяло разминался на месте, но как-то он все-таки ухитрялся двигаться, и вскоре они прибыли в парк. Оба пошли по газону, шурша травой; в траве валялись бутылки, стаканы, газеты, отдельные части человеческих тел, забытые во хмелю и ныне, без сомнения, горько оплакиваемые. Дорожки были разрыты, аллеи перекопаны: в парке происходил капитальный ремонт. Гагарин, привлеченный урчанием бульдозера, на миг остановился, чтобы посмотреть на машину: в их жизни не было мелочей, так что многое, очень многое имело важность, в том числе и бульдозер, и маленький памятник человеку, прославившему себя дурным геройством, и вой далеких сирен.

      – Работают! – сообразил Гагарин, насмотревшись на бульдозер.

      – Ну, – разморенно