Опомнись, Филомена!. Татьяна Коростышевская

в своих, у порога мрачного дома, что на улице Трех Лун, раздался плеск весла. Гондола с потушенным фонарем приблизилась, и одетая в черное фигура тяжело запрыгнула на каменный парапет. Дверной молоток стукнул раз, другой, скрипнула дверца смотрового окошка.

      – Сеют ли в ваших краях семена… – Посетитель чертыхнулся, откашлялся и начал заново: – Сеют ли в ваших краях семена желтого аира, зеленого аниса и синего хумуса?

      За окошком молчали. Фигура в черном изогнулась, у края рукава зажегся огонек, осветивший другую руку закутанного в балахон мужчины, к слову, довольно пузатого.

      – Простите, брат-шестой. Аир, конечно же, зеленый, анис – желтый, а синий… Е-ли-ледж?!

      Шпаргалка была предусмотрительно написана чернилами на ладони посетителя.

      – Их засевают в сердцах верных, – недовольно ответил привратник, и дверь распахнулась ровно настолько, чтоб пузан мог в нее протиснуться.

      Все тайные общества во всех обитаемых мирах похожи друг на друга, особенно в страсти к посевной терминологии. Еще члены их скрывают свои лица и имена и выбирают для тайных встреч самые темные часы ночей.

      Члены конкретно этого общества заседали в подвале и ожидали лишь прибытия своего десятого члена, того самого предусмотрительного толстяка. Под низкими сводами зашелестели приветствия и упреки.

      – Я собрал вас нынче, братья, – начал первый, сидящий во главе овального деревянного стола, на котором лежало нечто, накрытое до времени парчовым покрывалом, – потому что час наш близок.

      – При всем уважении, – четвертый брат славился своей сварливостью, – в прошлый раз вы говорили то же самое, когда старикан Дендуло отбрасывал копыта в спальне своего дворца, а горожане стенали на площадях, сожалея о кончине «душки дожа».

      – И если бы четвертый брат распорядился своим голосом так, как было договорено… – начал язвительно брат-второй.

      – И если бы десятый…

      – Мы получили бы уже своего карманного правителя!

      – Трусость!

      – Измена. Каждый хотел чужими руками жар загребать.

      – Тишина! – велел первый, и его окрик заставил присутствующих замолчать. – Претензии будете высказывать друг другу в своих гостиных. Изменники покараны, и больше к этой теме мы возвращаться не будем.

      Присутствующие осторожно выглянули из-под низких капюшонов, пересчитывая соседей. За столом из «Другого Совета десяти» сейчас сидело только девять человек.

      – Как давно? – осторожно пискнул десятый. – То есть хотелось бы знать, когда произошла… гм-м… км-м… экзекуция?

      Первый жестом фокусника сдернул парчовое покрывало.

      – Это синьор Ко… – начал десятый, глядя на мертвую человеческую голову в центре стола.

      – Тишина!

      И тишина наступила, испуганная и густая, как патока.

      – Надеюсь, следующие выборы пройдут к нашему всеобщему удовольствию.

      – Но дож Муэрте молод и полон сил. – Четвертого брата мертвые головы не пугали, он на них без счета насмотрелся. – До следующих выборов доживут лишь самые юные из нас.

      – Дож скоро нас покинет. – Брат-первый медленно повел головой, будто осматривая соратников раструбом капюшона.

      – Но покушения проваливаются одно за другим! Хитрый мальчишка разбирается в ядах и приставил пробовать свою еду сыновей всех аристократических фамилий города!

      – У Муэрте тоже есть слабости.

      – Женщины? – фыркнул четвертый. – Мы пытались, но…

      – Его пожрет гнев моря.

      «Другой Совет десяти» разошелся под утро. Члены его по одному покидали дом в неприметных бесфонарных гондолах.

      Синьор Артуро Копальди выбрался из-под стола, когда плеск весла последней гондолы замер в отдалении.

      – Шея затекла, – сообщил он брату-первому, уже снявшему капюшон и разливающему по бокалам вино из пузатой бутыли. – Дырку пропилить можно было бы и побольше.

      – В следующий раз пили сам. – Главный заговорщик подал бокал. – Хотя в другой раз надо будет изобрести что-нибудь новенькое. Они, конечно, болваны, но не идиоты же.

      – Не унижай подданных. – Копальди пил, жмурясь от удовольствия. – Даже светочу разума не пришло бы в голову, что тайное общество злоумышлений против дожа возглавляет сам дож.

      Синьор Муэрте скривился:

      – Представляешь? И это сам!

      – И шапка!

      – Проклятая шапка! Она давит на голову!

      – О, про настоящее давление тебе много может поведать моя шея.

      Они расхохотались, сразу будто сбросив десяток лет, оказавшись молодыми, не разменявшими еще четвертого десятка людьми.

* * *

      Королеву делает свита, решила я, изображая всем видом вдохновенный восторг. Маэстро Калявани как раз извлек из инструмента первый пронзительный звук, и я знала, что его цепкие глазенки, полуприкрытые в творческом экстазе, наблюдают за нами. Музыку я вовсе не