Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны. Василий Звягинцев

блеске новом

      От продолжительного сна,

      И порицания покровом

      Одел он ваши имена.

      Что это: вызов ли надменный,

      На битву ль бешеный призыв?

      Иль голос зависти смущенной,

      Бессилья злобного порыв?..

      Да, хитрой зависти ехидна

      Вас пожирает; вам обидна

      Величья нашего заря.

      Вам солнца божьего не видно

      За солнцем русского царя.

      Давно привыкшие венцами

      И уважением играть,

      Вы мнили грязными руками

      Венец блестящий запятнать.

      Вам непонятно, вам несродно

      Всё, что высоко, благородно;

      Не знали вы, что грозный щит

      Любви и гордости народной

      От вас венец тот сохранит.

      Безумцы мелкие, вы правы.

      Мы чужды ложного стыда!

      Так нераздельны в деле славы

      Народ и царь его всегда.

      Веленьям власти благотворной

      Мы повинуемся покорно

      И верим нашему царю!

      И будем все стоять упорно

      За честь его, как за свою.

      Но честь России невредима,

      И вам, смеясь, внимает свет…

      Так в дни воинственного Рима,

      Во дни торжественных побед,

      Когда триумфом шёл Фабриций

      И раздавался по столице

      Восторга благодарный клик,

      Бежал за светлой колесницей

      Один наёмный клеветник.

М. Лермонтов. 1835 г.

      Как конквистадор в панцире железном,

      Я вышел в путь и весело иду,

      То отдыхая в радостном саду,

      То наклоняясь к пропастям и безднам.

      Порою в небе смутном и беззвездном

      Растёт туман… но я смеюсь и жду,

      И верю, как всегда, в мою звезду,

      Я, конквистадор в панцире железном.

      И если в этом мире не дано

      Нам расковать последнее звено,

      Пусть смерть приходит, я зову любую!

      Я с нею буду биться до конца,

      И, может быть, рукою мертвеца

      Я лилию добуду голубую.

Н. Гумилёв

      Глава первая

      Воронцов с Арчибальдом вполне дружески беседовали, сидя в любимом баре Дмитрия, ещё в том, что он сумел создать силой воображения в свой первый день появления в Замке. Когда вообще никакого «Братства» ещё не было и сам он совершенно не понимал, как и для чего Антон организовал его перемещение. Вот как иногда заканчиваются совершенно невинные и ни к чему вроде бы не обязывающие разговоры со случайно встреченными людьми. Впрочем, гораздо раньше и лучше этот постулат сформулировал Булгаков.

      Но его почти что врождённая привычка легко относиться к любым поворотам судьбы здесь, в Замке, только укрепилась. И «самопровозглашённого человека», если употреблять современную стилистику, он воспринимал без тех предрассудков, что ощущались у некоторых его соратников. Они – это они, а Воронцов начинал свою сольную партию здесь, он её и продолжит, невзирая на… Мало ли что в данный момент некоторая часть Замка приняла такой вот антропоморфный образ. Не в этом же совершенно дело.

      Дмитрий в самые первые минуты «знакомства» ощутил с этим немыслимой природы существом (именно существом, не безличным объектом он сразу воспринял Замок) взаимную приязнь, так оно и продолжалось. А Арчибальд что? Звучит, может, немного кощунственно, но нельзя ли провести аналогию между парами: «Арчибальд – Замок» и «Бог-отец и Христос»? И та и другая существовали одновременно, были, как говорится, «единосущны», но по всей имеющейся информации Иисус в период своего земного существования и был Богом, и одновременно им, безусловно, не был, сохраняя полную человеческую сущность. Иначе к кому бы он обращался с мольбою: «Да минует меня чаша сия!» К самому себе, что ли?

      То же самое и относительно взаимного позиционирования Арчибальда и Замка. Первый, обладая набором отпущенных ему для выполнения задания способностей, никоим образом не равновелик породившей его Сущности. Которая, в свою очередь, тоже кем-то изготовлена, выращена или на крайний случай – допущена к автономному существованию, являясь всего лишь порождением случайного сочетания атомов или нейронных связей Мировой сети.

      Дмитрий усмехнулся: сейчас бы ему в компанию Шульгина, в той его ипостаси, где он подражает Арамису из «виконтовского» трёхтомника. Потешились бы они богословским спором за стаканчиком амонтильядо…

      – Ты подбери мне одёжку, чтобы я именно с твоей точки зрения выглядел достойным членом клуба, да и пойдём, – сказал он, отставляя бокал с недопитым соком манго. Негромко