Аниськин и шантажист. Максим Курочкин

анка-судьба, лениво позевывая и почесывая правый бок, именно в этот момент задумает немного поразвлечься?

      Перед самым входом в здание вокзала дорогу Бесу преградила цыганка. Цыганка – как цыганка, ничего особенного. Все они на одно лицо, и старые, и молодые. И Бес никогда не остановился бы, если бы она не назвала его той кличкой, которую никак не могла знать.

      – Торопишься, Бес?

      – Кто вы? – поневоле остановился он.

      – Ведьма, – просто представилась она.

      – Не припомню.

      – И не припомнишь. Потому что я просто ведьма. С маленькой буквы, в отличии от тебя.

      – И в чем разница?

      – Те, кто с маленькой – настоящие. А вы все – подделка.

      – И все же, откуда вы узнали мою кличку?

      – Надо объяснять? Подумай сам. Ты же умеешь думать.

      – Не понимаю. Дайте хоть какую-нибудь зацепку.

      – Детство вспомни, – усмехнулась она.

      – Вы дочь Сергея Ивановича? – осенило его.

      – А что, дочери Сергея Ивановича обладают особой проницательностью? Не угадал. Вспомни, я же сама сказала: я ведьма, и вижу все, что было, что есть, что будет. Хочешь, погадаю?

      – Все понятно, – догадался Бес, – где-то что-то подслушали, а теперь используете в качестве наживки. Так вот, голубушка, здесь вам ничего не светит. Лучше работать идите. Создавайте, так сказать, натуральный продукт.

      – Дорога тебе предстоит дальняя, – никак не отреагировала на привычные нравоучения цыганка.

      – Конечно! Все, кто идет на вокзал с багажом, собираются в дальнюю дорогу.

      – А конец ее наступит не скоро.

      – И тут угадала. Только это результат чистого везения, а не особой мистической прозорливости, приписываемой вашему роду. Фифти-фифти, как говориться. Либо я еду близко, либо далеко. К тому же любое расстояние, как впрочем и время, относительно.

      – Жить тебе в казенном доме черным вороном среди белых голубок.

      – А вот это неправда, – опрометчиво не согласился с этим предсказанием Бес, – нет на свете человека, который смог бы меня в казенный дом затащить. Пропустите, некогда мне.

      – Иди, – неожиданно легко уступила дорогу цыганка, – только помни: не все черные вороны черны душою, и не все белые голубки чисты сердцем.

      Бес, пропустив мимо ушей ее трескотню, быстро вышел на перрон. Поезд, билет на который лежал у него во внутреннем кармане пиджака, приветливо и извиняющееся мигнул ему огнями последнего вагона.

* * *

      – Вставай, дед!

      Костя Комаров ворвался в дом как всегда: с шумом, с грохотом, с ветром, с продуктами. Шум и грохот создавали его собственные ботинки и покупки, которые Костя так и не донес до стола, а ветер был самый настоящий – с улицы. Руки Комарова были заняты, дверь закрыть ногой не удалось, и холодный зимний воздух с радостью цыган, приглашенных простоватыми и не наученными жизнью хозяевами на чай, ворвался в дом.

      – Дверь прикрой, ирод, – раздался с печи слабый дребезжащий голос.

      – Сейчас.

      Костя пытался за один присест собрать в охапку рассыпанные по полу апельсины, банки с консервами, конфеты, и у него это не совсем получалось.

      – Замерза-а-а-ю, – прощально и печально задребезжал меж тем голос с печки.

      – Иду, – испуганно вскочил Костя и, придерживая подбородком ассорти из покупок, кое-как нагроможденных на руках, подскочил к двери.

      Руками закрыть ее не было никакой возможности, и Комаров предпринял попытку повторить манипуляцию по закрыванию двери ногой. Все было бы хорошо, если бы дверь можно было просто пнуть. Но открывалась она не вовнутрь, а наружу, и для грамотного и четкого закрытия ее требовались либо, все-таки, руки, либо очень ловкие, натренированные на подобных операциях ноги.

      Ноги Кости на закрывание были натренированы плохо. По крайней мере, он боролся с дверью довольно долго. До тех пор, пока пол комнаты во второй раз не украсился абстрактным рисунком из апельсинов, сушек, конфет, батона колбасы и бутылки лимонада. Тогда Комаров вздохнул и легко и изящно закрыл дверь как все, руками. После чего переместил непокорную еду на большой, круглый стол, стоящий, как это принято в селах, посреди комнаты и поставил чайник.

      – Холодно, – пожаловался он неведомо кому, – пакет от мороза лопнул, я думал, что так все донесу. Раз пять на улице все рассыпал, и дома вот. Теперь меня можно искать по конфетному следу, как Мальчика-с-пальчика.

      Ему никто не ответил. Костя согрел красные от холода руки над огнем газовой горелки и скомандовал:

      – Слезай с печи, будем чай пить. Я тебе такое скажу!

      Ответом ему было молчание. Костя знал, что дед частенько засыпает на полуслове, и это его не особенно волновало. Дед был совсем старенький и время от времени впадал в спячки. Спячки длились по-разному: от двух минут до нескольких дней, и Костя подозревал, что во время этих спячек организм как бы консервируется, замораживается, иначе чем тогда можно было объяснить столь