Четыре жизни Хелен Ламберт. Констанс Сэйерс

е того как он жестом пригласил меня присоединиться, между нами воцарилась долгая и настороженная тишина.

      – Микки рассказывал о твоем доме. Сказать, что он восхищен, это ничего не сказать. – Я села и принялась болтать, нервозно теребя на коленях тканевую салфетку. К моему ужасу, белые нитки начали предательски рассыпаться по всей черной юбке.

      Я махнула салфеткой в сторону хостес, будто в знак капитуляции.

      Уголок рта Варнера приподнялся – его умилили мои тщетные попытки привлечь внимание администратора. В то же время я почувствовала, что переигрываю, почти как актриса водевиля.

      – Ну, вообще-то он старый, – признался Люк.

      – А? – Я бросила на собеседника озадаченный взгляд.

      – Дом, – усмехнулся Варнер. – Ты спрашивала о доме. – В голосе послышалась хрипотца, как бы намекающая на то, что Варнер любил покурить. – Мне нравятся дома с историей. С «характером», как сейчас говорят.

      – С характером, – кивнула я. – Микки рассказывал, что мы вместе работаем?

      Люк с ухмылкой откинулся на спинку стула.

      – Я слышал, ты руководишь журналом.

      – Да. «В кадре». – Я гордо выпрямилась. – Название олицетворяет взгляд на фотографию, на то, что находится в объективе, или, как гласит название, «в кадре». Мы следим за тенденциями и за тем, что попадает в центр внимания, будь то политика, культура, религия, мода, образ жизни… Наши репортеры работают по всему миру, а фотографии получили широкую огласку.

      Слова звучали как текст из буклета, поэтому я смолкла. И удержалась от уточнения, что журнал только что получил Национальную премию и был охарактеризован как «одно из самых важных изданий, вносящих вклад не только на национальном, но и мировом поприще».

      Хостес наконец-то протянула мне новую черную салфетку, и я расстелила ее на коленях. Я так сильно нервничала, что мне пришлось скрестить ноги, чтобы остановить странный мандраж. С чего вдруг я волнуюсь перед мужчиной, который показался мне совершенно не интересным? Я списала все на нервы; в конце концов, это мое первое свидание за долгое время. И тем не менее было что-то еще…

      – «В кадре», верно, – заметил он. – Видел его в газетных киосках.

      – Это крупный журнал. Крупнее большинства, – заново начала я. – Фотографии просто отпадные.

      С глубоким вздохом Люк посмотрел на стол.

      – Ты не изменилась. Нет, конечно, ты изменилась… особенно волосы. Они теперь медного оттенка. – Он принялся разглядывать вилку. – Прости, – пробормотал он.

      – Прошу прощения? – Я решила, что неправильно его поняла. – Мы только что познакомились. – Смеясь, я поменяла местами вилку и нож.

      Люк открыл меню, просмотрел названия блюд, после чего бросил его на стол.

      – Я никого тебе не напоминаю? – уточнил он, склонив голову.

      Я в ответ смущенно покачала головой.

      – Мы разве встречались? У меня ужасная память.

      – Совсем никого? В самом деле? – Люк наклонился, чтобы я лучше рассмотрела его лицо.

      Его некрупные темно-синие глаза как будто танцевали над зажженной свечой. Я заметила на лице случайный загар, какой появляется после работы в саду, и однодневную светлую щетину – или, может, седую? В тот момент, при свете свечи, что-то в нем действительно показалось знакомым.

      – Нет, – заверила я. Хотя это была ложь.

      – Ненавижу этот момент. – Люк Варнер нервно потер колени. – Уже тридцать лет как ненавижу, но ты все равно меня зовешь, и все повторяется снова. – Для драматизма он очертил в воздухе круг тонким указательным пальцем. – Что-то давненько я тебя не видел.

      – Прошу прощения? Я… тебя что? Зову?

      – Ну да. Впервые это случилось в тысяча восемьсот девяносто пятом году во Франции. – Он взял паузу. – Нет, если быть точным, это была твоя мать, но нам не обязательно вдаваться в подробности.

      – Моя мать?

      Я представила Марджи Коннор, мою маму, которая в тот самый момент поедала «Гауду» и распивала вино в книжном клубе. В этом месяце они снова приступили к «Библии ядовитого леса»[2].

      – Потом мы встречались в Лос-Анджелесе в тысяча девятьсот тридцать пятом году. А последний раз был в Таосе в семидесятом. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы ты вернулась в Венецию или в другое более интересное место. Этот Вашингтон – то еще болото. – Люк Варнер нахмурился. – Я знаю, ты видишь в нем сходство с Парижем, но… – Голос стих, и Люк небрежно устроился в кресле, как будто только что закончил рассказ о дне в офисе.

      Я выдохнула достаточно громко, чтобы ненароком привлечь внимание мужчины за соседним столиком.

      – Позволь прояснить. Я звала тебя в 1895 году? – Положив на стол салфетку, я посмотрела на куртку. Затем встала. – Мистер Варнер, мне жаль, но вы, должно быть, перепутали меня с кем-то другим.

      – Хелен, – сказал он с напором, который меня удивил. – Давай обойдемся без драматизма. Театральность – не мой конек.

2

Роман Барбары Кингсолвер.