В начале было слово. Записки путешественника. Дмитрий Наумов

несчастью долгого вынужденного безделья на одной из строго засекреченных баз Подмосковья. В один из теплых августовских дней, когда дыханье осени ощущается в воздухе, пронизанном запахами разнотравья и сыростью, прятавшихся по утрам в низинках овражков, туманов, зашел у нас с приятелем моим, которого звали Александр Николаевич, разговор на сугубо мирные темы. А именно говорили мы о грибах. О том, кто, когда и сколько их собирал, как их лучше готовить, а главное – какие лучше под водочку, а какие просто для того, чтобы потешить чрево, а заодно и душу. И так у нас складно беседа складывалась, в таких подробностях описывались рецепты и ощущения после того, как “ он, еще теплый, обмазанный сметаной бежит вдогонку опрокинутой рюмки”, что возникло желание в ближайшее время махнуть куда-нибудь подальше от цивилизации, туда, где осталась еще нетронутая городскими оптимистами природа и попробовать на деле осуществить все то, что было с таким живейшим интересом обсуждено столь знатными грибниками.

      То есть заметьте – вначале было слово. А надо пояснить, что дело было в четверг, то есть до выходных был еще день и, вернувшись со службы, я никак не ожидал позднего звонка от Александра Николаевича, который начал задавать вопросы, приведшие меня в некоторое замешательство. А спрашивал он меня, что я возьму с собой в дорогу, и в какой обуви поеду. Я ему резонно заметил, что завтра все и обговорим, на что он совсем не резонно объявил мне, что он уже собрался, и выезжаем мы с Ленинградского вокзала полуночной электричкой сегодня и на сборы у меня осталось полчаса. Александр Николаевич был много старше меня и авторитет его никогда не подвергался сомнению, однако, готовясь отойти ко сну, стоя на кухне в теплых тапочках и халате, даже при наличии глубокого уважения к старшему товарищу возникают вопросы, письменное изложение которых плохо вписывается в литературные формы классического русского языка. Согласитесь.

      Была еще одна сложность в изложении моих смутных сомнений на счет удачного исхода нашего безумного предприятия в столь позднее время. Дело в том, что Александр Николаевич в свое время закончил Институт культуры, факультет библиотечного дела и был воспитан на тонкой поэзии Андрея Белого и Анны Ахматовой, в “мирской” жизни употреблял речевые обороты, свойственные только русским классикам, периодически перечитывал Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского, поэтому приходилось определенным образом подбирать слова, выражая свое несогласие ехать неизвестно куда, не поставив в известность руководство отдела.

      Короче, без четверти двенадцать я стоял у Ленинградского вокзала в камуфляжной военно-полевой форме песочного цвета, носившей в армейской среде лирическое название “варшавка”, (правда без знаков отличия) в кроссовках и рюкзачком за спиной. В рюкзачке было то, что было припасено дома на случай непредвиденных обстоятельств, как то: неожиданная кончина очередного генерального секретаря ЦК КПСС, потери талонов на продукты первой необходимости, отмены “праздничных продпайков” и, наконец, неурожая в Бразилии. Надо заметить, что шел 1986 год, второй год правления М.С.Горбачева и год начала эпохи больших испытаний. Человек, учивший страну и мир новому мышлению, издающий тезисы с претензионным названием “Как нам реорганизовать мировой Рабкрин” в год падения цен на нефть умудрился объявить в стране борьбу с употреблением алкоголя, подорвав поступление в казну почти половину всех доходов. Ну да я не о том. Я к тому, что из домашнего холодильника в дорогу была изъята месячная норма котлового довольствия – полбатона вареной колбасы, пол головки сыра российского, три банки тушенки, галеты (три пачки), три банки рыбных консервов. Бутылка водки, спрятанная в надежном месте на антресолях на случай ядерной войны, была там и оставлена. На святое не поднялась рука.

      На платформе, от которой уходила электричка на город Калинин (нынешняя Тверь) меня ждал Александр Николаевич, одетый, согласно договоренности, в такую же песочного цвета форму с большим количеством карманов и новеньких кроссовках, приобретенных по случаю национального праздника на распродаже. Саша (как мы будем называть впредь) всегда выглядел безукоризненно, даже в эту трудную для аккуратиста годину. Не могу сказать, что встреча наша отличалась сердечностью, скорее это была эзотерическая фигура обреченности – два одинаково одетых человека обнялись на платформе, то ли радуясь встрече, то ли печалясь скорой разлуке, избежать которую нет никакой возможности. Мы прошли в полупустой вагон, выбрали места у окошка, хотя в этом не было никакого резона – за окном уже стояла кромешная тьма и, расположившись, стали согласовывать свои взгляды на предстоящую жизнь. Верне сказать, это я стал согласовывать, поскольку для Саши все было предельно ясно. Я выяснил, что едем мы в Калинин, затем самой ранней электричкой в Торжок, а там уже рядом, порадовал Сашок, километров двадцать пешком и мы у цели. От Торжка в сторону Выдропужска на реке Тверце стоит патриархальная деревня, где ранее жила Сашина бабушка и где каждое лето он проводил свое босоногое детство. Поскольку Александру Николаевичу на время нашего исторического похода было около сорока, то его детские воспоминания носили такой же патриархальный характер, как и та далекая деревня, встающая в его рассказах как легендарный град Китеж из тумана его счастливого детства.

      Электричка тронулась согласно