Баклан Свекольный. Евгений Орел

/p>

      Ничего не происходит. Ничего! Не то чтобы никаких событий, да только не происходят они, а случаются. В 90-м хоть забастовками развлекали, особенно студенты, голодавшие за отставку Премьера. И таки взяли мужика на измор: как миленький ушёл! Или его ушли, какая разница? А разговоров-то сколько! По телеку на прайм-тайм без конца крутили ролик с парламентским спикером, вышедшим без охраны(?!) пообщаться с лидером голодавших, измученным таким, глаза будто закатились в череп. На голове непременная повязка с надписью белым по чёрному: «Я голодаю!».

      Тогда ещё протестовали не за деньги, а за совесть, рискуя подвергнуться как голодному шоку, так и холодному водомёту. Лидер студенчества звал спикера не по имени-отчеству, как полагалось, а просто – пан Леонид. Странное дело: «пан» не возражал. Казалось, он с удовольствием принял новый стиль, именуя визави паном Олесем.

      А интересно-то как! Ни малейшего высокомерия одного и ни на йоту подобострастия другого! Ну точно штатовский конгрессмен со штатовским же простолюдином. В диковинку всё, без чинопочитания по-совковому.

      Происходящему внимал Федя Бакланов, киевлянин, аспирант при одном из НИИ. Стоял он неподалёку, стараясь попасть в телекамеры. До трепета души поражал его воображение этот необычный «светский диалог». Спорили собеседники мягко, без личностей, друг друга не перебивали.

      В народе зрела вера: ведь можем и мы жить и общаться по-человечески! По-западному, то есть, как тогда говорили – по-цивилизованному.

      Год спустя – московский путч, названный «опереточным», развал страны с её мультипликацией в пятнадцать «карликов» и тлеющей надеждой на лучшее. Заразился Федя политикой. Не как профессией. Подспудно чувствовал – грязное это дело, но судьба страны казалась ему связанной с его судьбой. Вот и «светился» на разных митингах, даже в народный фронт записался. Слово брал не раз, пламенем души восполняя промахи ораторства.

      Думал тогда Фёдор, как многие: разбежимся по норам – и заживём слаще малины. Да не случилось. Поначалу – эйфория, ликование на площадях и в душах. Но ничего путного не вышло, и кайф постепенно улетучился. Только болтовня с высоких трибун. Трёпа много, а дело валится. Народ возмущался:

      – А шо ж такое?…

      – Когда же?…

      – Мы же…

      – Шо же…

      – Да мы же…

      Вопросы сквозили укоризной в потоке всеобщего негодования. Да вот без толку всё. Разномастные подонки сменяли друг друга у державного корыта. Каждому хотелось урвать побольше да получше, притом за народный кошт. А тем временем страна катилась в бездну, и на обломках поруганных ожиданий глубоко пустил корни беспросветный депресняк.

      После многих разочарований интерес к политике у Феди пропал не только всерьёз, но и надолго. Да и только ли к политике? Жизнь он не проживал, а точно перекати-поле болтался во власти ветерков повседневщины. Но жить надо. И сохранить уникальность, собственное «эго» – непременно надо.

      Об этом ранним октябрьским утром думает Фёдор Бакланов, с закрытыми глазами нежась под верблюжьим одеялом и упорно не принимая нависший понедельник за данность.

      Сквозь открытую форточку комнату навязчиво заполняет приевшийся гул утреннего города. За окном – Оболонский проспект. Гомон и топот спешащих на работу киевлян заглатывается урчанием авто, шорохом резины, полирующей асфальт, выкриками клаксонов на зазевавшихся пешеходов. Да и не только клаксонов:

      – Куда прёшь! (Непечатное.) Тебе что, жить надоело?! (Ещё непечатней.)

      Вот уж несколько лет, как на дорогах появились иномарки. Хоть и неподъёмные по ценам для большинства, но всё беспардонней вытесняющие скудный советский ассортимент: Волги, Жигули, Москвичи, Запорожцы. Иностранные модели теснят их не только на рынке, но и на дорожных полосах. Наследники старой школы свято чтут правило УДД – уступи дорогу дураку. А у новых водил и школы не наблюдается.

      В те годы уровень хамства на проезжей части заметно подскочил именно за счёт нуворишей. И кто же они, эти новые хозяева страны и жизни? Да уж не инженеры и не врачи, не говоря об учителях и прочей интеллигенции. Нет, это те, кто по закону воспользовался дарованной свободой бизнеса. И то, за что при Советах давали «срокa огромные», – купить подешевле да продать подороже, – теперь стало мерилом положения в обществе. Ну а среди его составляющих – непременно «тачка», да обязательно чтоб «иномарка».

      Беда только, что в бизнес пробились локтями в основном те, кто не гнушался никакими способами добывания денег, не блистал манерами, да и выражений не выбирал. Наглые, циничные, бесцеремонные – они-то и заполонили дороги крутыми «тачками». А ведут себя как в бизнесе, так и за баранкой. Потому и растёт процент хамства на дорогах пропорционально доле иномарок.

      Как же в облом вставать под треск сумасшедшего будильника! Чёртовы будни! Утром новой недели особенно не хочется покидать уютную постельку. Да и куда идти? Чего надо от жизни-то?

      Фёдор вспоминает, что в воскресенье, десятого, у него юбилей. Веха серьёзная, тридцатник всё-таки. Впору и задуматься, да вот думать особенно и не о чём. Ну, к чему-то