Ошибка природы. Светлана Алешина

ения, так что становится не по себе.

      Наконец все-таки решилась, выпрыгнула из-под одеяла. Холод приятно освежил, я тряхнула своей лохматой гривой и прошлепала на кухню, стараясь не разбудить мать.

      Затворив кухонную дверь, я зажгла свет и выдвинула ящичек с лекарствами. Из снотворного оказался только банальный димедрол.

      Я налила воды и бросила взгляд за окно.

      Улица освещалась белым светом луны. Жуткое зрелище, скажу я вам! Одинокий фонарь тщетно пытался оживить картину уютным и привычным желтым цветом. Луна победила его, и теперь улица казалась зловещей, как ухмылка дьявола.

      – Мерзопакость какая! – поморщилась я. – И дернул же меня… ну, не стану я поминать в эту ночь его поганое имя, не спать именно сейчас, в полнолуние!

      Свет завораживал, как в детской сказке или в идиотском «готическом» романе. Красавица, не в силах сопротивляться великой магии луны, выходит на улицу и оказывается в ловушке. На нее тут же наезжают призраки и тени, бедняжка что есть сил отбивается, но тщетно, и тут прекрасный юноша, естественно, плененный ее неземной красотой, оказывается рядом!..

      – Все так, – хмыкнула я. – Только мой прекрасный юноша, судя по его окну, расположенному прямо напротив моего, глубоко и безмятежно дрыхнет, а красавица из тебя, радость моя, к слову сказать, не больно-то и неземная! Если вчера маменька, узрев мальчика с рекламы шоколадок «Нестле», радостно завопила, что ты – один к одному этот рыженький мальчик, то вряд ли с этакой «шоколадной» внешностью кто-то сподобится назвать тебя мечтой своей жизни!

      Правда, плакать-то по этому поводу я тоже не собираюсь. Какую внешность дал господь – такую дал. Главное, чтоб не забыл при этом и шоколадку выдать.

      Я зевнула – наконец-то! Димедрол делал свое дело.

      – Ну и сияй тут себе на здоровье, – мрачно улыбнулась я луне. – Мальчику с рекламы давно пора спать. Бай-бай!

      Я помахала луне пальчиками и отправилась прямиком под мое теплое одеяло.

* * *

      Утро ворвалось с бестактностью дворника.

      То есть в роли дворника выступала мама, которая трясла меня за плечо и кричала:

      – Саша! Ты проспала!

      – Ну и что? – задала я резонный вопрос. Открывать глаза смерть как не хотелось.

      – Время уже девять!

      – Вечера? – зевнула я.

      – Сашка, вставай! Андрей Петрович уже звонил.

      Ах, черт побери! Не хочу я на эту работу, спать хочу… Человек ведь не может только и делать, что работать, работать, работать! Он не робот. Он хочет иногда зарыться в одеяло с головой, погружаясь в сон, и валяться до следующего утра, послав на все четыре стороны свою работу, если даже она и связана напрямую с преступностью. Вот плюну на все… Могу же я заболеть, например? Вот я и заболела. Простыла! Мечты становятся реальностью, и Сашенька отсыпается. Мысли об этом были сладкими, как конфетки в ярких обертках. Я бы охотно еще поразмышляла над этим, но имя Ларикова подействовало отрезвляюще, как холодный душ. Я встряхнулась и вскочила.

      – Теперь он точно уволит меня.

      – Да брось ты! Добежишь, и все будет в порядке, – успокоила меня мама.

      – Добегу и уволит, – оспорила я ее оптимистическое утверждение.

      – Ты попробуй! А то, по неизвестным мне причинам, расселась с чашкой кофе и совершенно не думаешь спешить.

      – Какая любящая мать! – улыбнулась я. – Вот просто не чает, как выгнать собственное чадо на мороз с голодным желудком!

      – Чадо не останется с голодным желудком, – ответила жестокосердая мать, нахально ухмыляясь мне в лицо. – Любящий начальник накормит.

      – Любящий начальник прикует меня кандалами к стене и будет бить кнутом за опоздание, а потом уволит.

      – Интересно взглянуть, как он будет это делать, – мечтательные глаза матери возбудили во мне первобытный ужас.

      – Вот уж не знала, что тебе доставят радость мои нечеловеческие муки и страдания! – ужаснулась я.

      По ее взгляду стало ясно, что мои попытки продолжить нашу беседу на этот раз будут пресечены.

      – Иду, – проворчала я. – Если не вернусь вечером, считай меня посмертно пионеркой.

      – Господи, – воззвала мать, – почему у меня, такой интеллигентной и хорошо воспитанной женщины, получилась такая наглая дочь?

      – Надо спрашивать не у господа, – заявила я. – Надо спросить у своей совести. Воспитала-то меня именно эта самая, хорошо воспитанная женщина.

      Последнее слово осталось за мной, поскольку после заключительной фразы я уже вылетела на улицу.

      О, как тут было гадко!

      Холод просто омерзительный. А влияние бессонной ночи усугублялось абсолютно серым небом.

      – Ужас, – пробормотала я, пряча нос в воротник. – Только садисты могут заставить человека работать в такую дурацкую погоду. Человеколюбивые граждане наверняка позволили бы мне поваляться на кровати в состоянии полусонной неги. Но вот такая пошла у нас селяви, и никуда от этого