Приступить к ликвидации (сборник). Эдуард Хруцкий

уке. И сейчас только он мог спасти его, только он и имя Боженьки, которое когда-то повторяла баба Настя.

      – Слышь, Потапов, – крикнул снизу второй милиционер, – нашел?

      – Да нет, пойду на чердак.

      Луч карманного фонарика полоснул по ступеням чердачной лестницы и медленно начал подниматься.

      «Боженька, миленький…»

      Свет фонаря ударил ему в лицо. Он закричал и надавил на спусковой крючок. Выстрел ударил гулко, пистолет чуть не выпрыгнул из руки, а он все давил и давил на спуск. А потом бросился вниз по лестнице, повторяя про себя: «Боженька, милый… Боженька, милый…»

Старший патруля сержант милиции Шукаев

      Выстрел ударил неожиданно, потом кто-то пальнул еще три раза. Шукаев выдернул наган из кобуры и бросился вверх по лестнице. Навстречу ему бежал человек. В лунном свете, падающем из окна, мертвенно-желтом и зыбком, его фигура показалась сержанту неестественно большой.

      – Стой! – крикнул он.

      Вспышка выстрела на секунду осветила лестницу, и пуля, ударившись о ступени, ушла куда-то, противно взвизгнув. Шукаев поднял наган, срезая бегущего, как птицу влет, и выстрелил два раза.

      Человек упал. По ступенькам простучало оружие.

      Шукаев зажег фонарь и, держа наган наготове, начал подниматься по лестнице. На площадке лежал пистолет системы Коровина, сержант поднял его, сунул в карман. Он прошагал еще один марш и увидел маленькую, словно сжавшуюся в комок фигурку в ватнике и хромовых, сдавленных в гармошку сапогах.

      Шукаев перевернул убитого и увидел мальчишеское лицо, заплаканное и грязное.

      – Как же так, – у него оборвалось сердце, – как же так.

      На ступеньках лежал убитый мальчишка. Он был совсем пацан, несмотря на полоску тельняшки, высовывающуюся из-под ватника, несмотря на мерцавшую в полуоткрытом рту золотую коронку – фиксу.

      Шукаев поднялся на чердак. На площадке горел упавший фонарь, у стены, прислонясь к ней спиной, сидел его напарник Потапов. Пуля вошла прямо между бровями, сделав во лбу тонкий длинный надкол.

      Шукаев сбежал вниз и застучал в дверь. Он колотил ее кулаками, потом сапогом, долго и безуспешно.

      Наконец сдавленный голос спросил:

      – Кто?

      – Милиция! – чуть не плача от злости, крикнул сержант.

      – А как я узнаю, что здесь милиция?

      – Я себя фонарем освещу.

      Шукаев повернул луч фонаря в свою сторону.

      Наконец за дверью послышался лязг запоров, и она приоткрылась на длину цепочки.

      – Чего вам?

      – Телефон есть?

      – Да.

      – Пустите позвонить.

      Дверь распахнулась. Шукаев мимо шарахнувшегося в сторону жильца ворвался в коридор. Луч фонаря сразу нашел висящий на стене телефон. Сержант поднял трубку, набрал номер.

Никитин

      Никитин чистил сапоги. Новые, хромовые, полученные сегодня утром. Он выменял на две пачки папирос у одного жмота из БХСС баночку черного эстонского крема для обуви и наводил на сапоги окончательный блеск.

      Зашел помощник дежурного Панкратов, посмотрел, хмыкнул и посоветовал:

      – Ты, Коля, потом возьми сахарный песок, растопи его и смажь сапоги, так они как лакированные блестеть будут.

      – Врешь?

      Панкратов выставил через порог ногу в ослепительно блестящем сапоге.

      – Вещь, – с восторгом сказал Никитин, – без зеркала бриться можно.

      – А ты – «врешь», – засмеялся довольный эффектом Панкратов, – благодарить будешь всю жизнь.

      – Буду, Саша, точно буду.

      Никитин полез в стол, достал последнюю пачку пайковых папирос, распечатал и протянул Панкратову:

      – Угощайся.

      Панкратов тяжело вздохнул:

      – Завязал я с этим, Коля, мертвым узлом.

      – Почему?

      – Легкие.

      Никитин закурил, сочувственно глядя на Панкратова. Сам он, даже после двух ранений, ощущал постоянно свою силу и молодость.

      Утром его вызвал Данилов.

      Идя к начальнику отдела, Никитин с тоской думал о том, что Данилов опять начнет вынимать из него душу за плохо оформленные документы. Никитин не любил никаких служебных бумаг. Один вид чистого бланка протокола повергал его в бесконечное уныние. За ним накопился некоторый должок. Надо было написать пару запросов и требований на экспертизу. Лейтенант шел по коридору, и чем ближе он подходил к кабинету Данилова, тем хуже у него становилось настроение.

      Начальник ОББ[1] читал какой-то документ. Одет Данилов был в старую форму со споротыми петлицами.

      – Присядь, – кивнул он Никитину.

      Черкнув резолюцию в углу документа, Данилов поднял голову и посмотрел на Никитина.

      Он молчал несколько минут, мучительно вспоминая, зачем вызвал. Потом хлопнул ладонью по лбу:

      – Слушай,

1

О Б Б – отдел борьбы с бандитизмом.