Тамара Семина. Все начинается с дороги. Тамара Семина

обняке. Мама чувствовала себя барыней, избалованной и изнеженной.

      Как только началась война, папа ушел на фронт. Первую похоронку получили в 1941 году, вторую – в 1942-м. А в 1943-м пришло письмо, где говорилось, что Петр Бохонов пропал без вести. Адрес отправления всегда был новый, поэтому после третьего случая мама надеялась на очередную ошибку. Всем говорила: «Петя не мог погибнуть, мы же его ждем!» Перебрались всей семьей из Льгова к бабушке в Брянск. Теперь занимали половину финского домика, точнее сказать, ютились в ней, поскольку с дедушкой и бабушкой жили не только мы, но и мамины сестры Павлина, Нинка и Александра с двумя детьми. В общем, целый муравейник! Где мы там только ни укладывались спать!

      Война закончилась, а папа так и не вернулся. К маме сваталось множество достойных женихов, в основном демобилизованных военных. Притащив из Германии шелка и бархат, кожаные диваны и кресла, они были людьми обеспеченными. Но, как правило, выдвигали условие:

      – Оставь детей бабке, тогда подарю тебе райскую жизнь.

      А мама отвечала:

      – Пойду замуж только за того, кто будет любить сына с дочкой больше, чем меня!

      И такой человек нашелся. Петр Васильевич Семин был водителем ЗИМа, мы его обожали и приходили в особенный восторг, когда он подъезжал к нашему дому на здоровенной красивой машине, закидывал нас с Валеркой как килек в кабину и катал по городу. К слову, дядя Петя родился в один день с моим отцом – двенадцатого июня 1911 года. Так что я дважды Петровна.

      В первый класс я пошла в Брянске, меня записали в классный журнал как Бохонову. И вдруг во второй четверти старенькая учительница Анастасия Филипповна вызывает к доске: «Семина Тамара!» Я спокойно сижу, тогда она подходит, гладит меня по голове и говорит: «Томочка, ты теперь Семина». Ребята загудели, зашушукались, никто ничего не понимает, в том числе и я. Оказалось, мама расписалась с дядей Петей и он нас с Валеркой усыновил.

      В тот день был какой-то праздник, когда мы вернулись из школы, мама накрывала на стол. Подозвала нас с братом и говорит:

      – Деточки, это теперь не дядя Петя, а ваш папа.

      – Мам, как же так?! Ты же сказала, что наш папа обязательно вернется!

      И сначала я, сволоченок, а за мной и Валерка вообще перестали как-либо называть отчима. И как он терпел? Но не изменил к нам отношения, да и мы в душе продолжали его любить, а произнести «папа» не могли. И так продолжалось десять лет! Мама шла на всякие уловки, чтобы исправить ситуацию. На работу отчим уходил рано. И вот отойдет он от дома на приличное расстояние, она вдруг всплескивает руками: «Ой, забыла дать папе бутерброды! Тома, догони!» Я выбегаю из подъезда и нет чтобы окликнуть его хоть как-то, молча, задыхаясь, догоняю, хватаю за рукав: «Вот, мамка забыла передать…» Как же он смотрел на меня в такие моменты! Его взгляд как будто просил: ну назови меня, наконец, отцом!

      Забегая вперед, скажу, что я все-таки обратилась к нему «папа». Когда уже училась во ВГИКе, соседка по комнате Лида Федосеева однажды говорит: «Сем, там твой отец стоит на проходной, на первом этаже». Я как услышала, почему-то страшно перепугалась, спряталась в туалете. Лидка меня оттуда выволокла, а Машка Львова еще и с лестницы спустила. Скатываясь, я в падении закричала: «Папочка!» Бухнулась ему на грудь, и оба зарыдали. Петр Васильевич привез картошку и капусту, со всеми в общежитии перезнакомился, мы устроили пир горой. Ребята потом не раз интересовались: «Сем, твой батя скоро приедет?» А он, когда вернулся домой, похвастался:

      – Ой как дочка меня встретила! Назвала папочкой!

      Валерка посидел, подумал и говорит:

      – Ладно, прости нас. Можно я буду звать тебя батей?

      Но вернусь к своей истории. Позже в нашей семье появились сначала братик Павлик, потом сестра Галочка. И все свое внимание мать сосредоточила на них. Почему она решила, что нам с Валерой больше не нужны ее забота, любовь, ласка – не понимаю. Только мы постоянно чувствовали себя лишними, балластом. А отчим нас обожал, любил так же, как своих детей.

      Окончив семилетку, я перешла в восьмой класс. Мы уже перебрались в Калугу. За обучение в старших классах тогда платили сто пятьдесят рублей в год. Из-за этих денег мать меня буквально запилила: «Иди работать!» Еле доучилась в восьмом классе – и снова те же разговоры. Отчим пришел домой, я реву.

      – Что случилось?

      – Мамка говорит: «Иди работать или в техникум». А я хочу окончить десятый класс и поступить в институт!

      – Дочка, хочешь учиться – учись!

      – А как же деньги?

      – Ничего, заработаю.

      Кстати, навещая меня в институтском общежитии, отчим нередко совал двадцать пять рублей (сумма огромная по советским временам), но всегда просил: «Доченька, только маме не говори». А когда той не стало, собрал семейный совет и объявил:

      – Тамара у нас старшая, значит, теперь самая главная.

      – Пап, что ты говоришь? Только ты здесь самый главный человек!

      Так и было. Я очень его любила! А потом он начал жаловаться:

      – Ой, дочка, у меня что-то с желудком. Болит и болит.