Дельфийский оракул. Екатерина Лесина

>

      Ее больше не было.

      Ее не стало много раньше, чем сейчас, но она не понимала этого. Продолжала жить по инерции. Дышала. Плакала. Ела то, что ей приносили. Подносы разные, а еда одинаковая – острая, избыточно приправленная лавром. Сухие листья этого растения ей не позволяли вылавливать из посуды и выплевывать.

      – Я не хочу! – говорила она.

      – Надо, – отвечали, надевая ей на голову венок из того же, сухого и колючего лавра.

      Ее заставляли жевать, и, когда она отказывалась, делали ей больно.

      Их – двое.

      Тени, тени… размытые тени.

      – Пей, дорогая. – Первый садился рядом, и кровать скрипела. Она ощущала его близость, теплоту его тела сквозь плотную ткань рубашки, чувствовала кисловатый запах пота и яркий, лимонный – туалетной воды.

      – Пей. – Он вкладывал в ее руки чашу.

      Тяжелая. Самой не удержать, но ей помогают. Бока шершавые. Металл? Она ее помнила… Она видела эту чашу раньше… когда?

      Давно.

      Металл. В зеленоватой пленке патины, а ручки – блестят. И лицо существа, изображенного на чаше, – женщина это? мужчина? – тоже сияет – так, что невозможно смотреть. Но – приходится. Даже когда чаши нет, даже когда нет рядом никого, это лицо стоит у нее перед глазами.

      Пухлые губы. Мягкий подбородок. Детская округлость щек и покатый высокий лоб. Мертвые каменные глаза и бронзовые завитки кудрей.

      Свет, исходящий…

      – Пей, дорогая, ну же!

      Первый злится. Второй – тоже. Он делает шаг – всего один, но комната маленькая – и оказывается рядом. Его рука впивается в ее лицо. Пальцы холодные. И ее рот открывается. Чаша прилипает к губам, и яркий солнечный свет вливается в ее горло. Больно!

      Надо глотать, иначе она подавится.

      – Вот так, умница. – Первый гладит ее по руке, утешая и уговаривая. Второй держит чашу, но не сам, он словно брезгует – или опасается? – трогать древнюю бронзу, но он крепко сжимает ее пальцы, охватывающие чашу.

      – Она уже почти выдохлась, – говорит он Первому.

      Слова скользят по краю сознания, разрезают его на части. Из ран ее сознания брызжет солнце, и она кричит от страха и боли. Пытается вырваться, но чаша прилипла к ее пальцам.

      – Смотри! – приказывают ей.

      Она смотрит. Выщербленное дно. Тайные знаки трещин. Криптография коррозии. Впадины. Отпечатки. Мир плывет… куда-то, а солнце выжигает ее глаза.

      – Итак, милая, а теперь скажи, где искать новую пифию? – вкрадчивый голос Второго проникает в ее мир.

      Вопрос задан. Вопрос услышан ею.

      Она не будет отвечать! Хватит!

      Отпустите!

      Сухие губы дрожат, силясь выговорить эти слова. Не получится… и раньше у нее не получалось. Она борется. Но лицо, то самое, с чаши, вдруг оживает. Оно надевает на себя ее кожу и завладевает ее губами. Оно что-то говорит, и те двое с почтением внемлют каждому слову.

      Потом, когда существо уходит, – пусто, как же пусто внутри… – ей позволяют лечь.

      – Вечером мы погуляем, – обещает ей Первый. – В саду. Там хорошо. Бабочки и все такое…

      – Оставь ее, – обрывает его Второй. – Не видишь, дамочке хорошо? «Приход» поймала.

      При-ход.

      Пой-ма-ла.

      Слова. Слоги. Буквы. Откуда это все? Пустота. Внутри. В голове. Нельзя смотреть на солнце – она сожжет глаза. Она бы спряталась, но в комнате – негде. Это очень маленькая комната.

      Уходят. Закрывается дверь. Скрежещет ключ в замке. Им нет нужды опасаться – она больше не хочет бежать. И не может. Ее ведь нету. Разве что – на самом донышке, как в чаше на донышке – содержимое.

      Вспомнить бы.

      Она стянула со лба высохший лавровый венок, который разломался, раскрошился под ее пальцами. Венок упал под кровать, а она поднялась, коснулась стены – гладкая, скользкая, с набивным рисунком – и сделала шаг. И второй. Легла на пыльный ковер и закрыла глаза. Сердце суматошно колотилось. А в животе у нее была дыра. Сквозь эту дыру уходили остатки сил.

      Ее вырвало кровью и темными острыми кусками лавра.

      Но зато – она почти вспомнила! Еще бы немного… еще чуть-чуть… как же ее зовут?

      Она закрыла глаза. Солнце пробивалось сквозь легкие шторы и ее истончившиеся веки, наполняло тело светом, пыталось сохранить в нем остатки тепла.

      Ее нашли лежащей на полу, еще живой, дышащей слабо.

      – И что теперь? – спросил Первый, нащупав слабый пульс на тонкой шее. – Я же говорил, что нельзя… так часто!

      – Как обычно. Отвези ее куда-нибудь. – Второй поднял смятый венок и, повертев его в руках, бросил на смятую постель. – И приберись тут.

      Часть 1

      Благословленные солнцем

      Глава 1

      Фактор случайности

      Конверт доставили на дом, и зевающий сонный посыльный долго искал