Собрание сочинений. Том 6. Евгений Евтушенко

дно.

      Все мы порознь – как в поле травинки,

      ну а вместе – Бородино.

      Боль гражданства – не в собственной боли.

      Тот, кто истинный гражданин,

      защищает собою все поле,

      даже если он в поле один.

Январь 1971

      Неизвестная

      Дамам в море быть рисково,

      но, войдя в рыбацкий быт,

      с репродукции Крамского

      Неизвестная глядит.

      Дама в кубрике – явленье,

      и тем более – одна,

      только, нам на удивленье,

      не смущается она.

      И глядит, не упрекая

      за раскаты храпака,

      из России той – какая,

      как Таити, далека.

      Дремлет муфта на коленях.

      Перед братией морской

      перья страуса колеблет

      козьеножечной махрой.

      И от яростного хряска

      домино или лото

      чуть качается коляска

      под названием «ландо».

      Как нарочно, чтобы мучить

      одиноких рыбаков,

      петербургский хитрый кучер

      не торопит рысаков.

      И плакат про семилетку

      возле мокрых сапожищ

      грустно смотрит на соседку,

      но от кнопок не сбежишь.

      Неизвестная прекрасна —

      это ясно, кореша.

      Неизвестная опасна

      тем, что слишком хороша.

      И конечно, непохожи

      наши жены на нее

      по одеже и по коже —

      стирка, штопка, ребятье.

      Но в любой российской бабе

      у корыта, чугуна

      сквозь прибитое и рабье

      гордость тайная видна.

      И в старухах, и в девчонках

      что-то прячется в тени,

      и, быть может, тоже в чем-то

      Неизвестные они.

      А в любой Прекрасной Даме —

      где-то – спрятанная мать,

      и ее, быть может, тянет

      нам тельняшки постирать.

      И она кочует с нами

      в чужедальные края

      над волнами, сквозь цунами,

      как рыбачка, как своя.

      А когда мы у Камчатки

      и во льдах идет аврал,

      жаль, что тонкие перчатки

      ей Крамской нарисовал.

27 января 1971

      Это стихотворение, как и следующее, родилось во время поездки с писательской бригадой «Нового мира» на Дальний Восток в январе 1971 года.

      Соленый гамак

Е. Р е й н у

      Как времени хитрый песок,

      шуршит табачишко в кисете…

      Ветшает вельбот из досок,

      ветшают и люди и сети.

      И слушают гомон детей,

      по-старчески этому рады,

      ограды из ветхих сетей,

      прозрачные эти ограды.

      Они отловили свое,

      но ловят еще по привычке

      то дождичек, то лоскутье,

      то выброшенные спички.

      То в них попадает звезда,

      то лепет любви изначальный,

      то чей-нибудь мат иногда,

      то чей-нибудь вздох невзначайный.

      Все ловят – и ветра порыв,

      и песенку чью-то, и фразу, —

      и, пуговицу зацепив,

      ее отдают, но не сразу.

      И делает старый рыбак —

      из крепеньких, смерть отложивших —

      себе на утеху гамак

      из старых сетей отслуживших.

      И, пряча внутри свою боль,

      обрывками сирыми узнан,

      зубами он чувствует соль

      на серых узлах заскорузлых.

      Качайся, соленый гамак,

      в размеренном шуме еловом.

      Любой отловивший рыбак

      становится тоже уловом.

      Мы в старости как в полосе,

      где мы за былое в ответе,

      где мы попадаемся все

      в свои же забытые сети.

      Ты был из горланов, гуляк.

      Теперь не до драчки. Болячки.

      Качайся, соленый гамак,

      создай хоть подобие качки!

      Но море не бьет о борта,

      и небо