Мечник. Василий Сахаров

лище отправлю. У нас офицеров не хватает, да и с хорошими сержантами проблема. Сам всё знаешь.

      Да, это я знал. После похода на Кавказ, где наш экспедиционный корпус умылся кровью, потерял более шестидесяти процентов личного состава и всё тяжёлое вооружение, от нашего гвардейского батальона спецназа в строю осталось только четыре человека. Мы вернулись в станицу Павловскую, где находился базовый лагерь нашей славной Четвёртой бригады, некоторое время отдыхали, и началась обычная служба. Президент Симаков, по сути диктатор нашего государственного образования под названием Кубанская Конфедерация, приказал восстановить наш батальон, и понеслись деньки один за другим.

      Мне, самому обычному гвардейскому сержанту Сане Мечникову, дали под командование группу молодых разгильдяев, готовых послужить родине, и за год с небольшим я постарался сделать из них настоящих бойцов. Думается, это у меня получилось очень хорошо. Все пятнадцать человек, находившихся у меня под началом, стали настолько лютыми бойцами, что их даже свои сослуживцы немного побаивались, и не важно, новобранцы или ветераны, всё едино. В душе я гордился этими парнями и передал им всё, что знал и умел сам, а может, даже чуточку больше, поскольку не скупился и за небольшое вознаграждение нанимал в бригаде инструкторов, которые в какой-либо военной специальности понимали и знали больше, чем отслуживший пять лет сержант.

      Завтра заканчивался мой пятилетний контракт, который я в своё время подмахнул не глядя. Я попрощаюсь с парнями, прошедшими со мной очень многое, с бойцами моей группы и с нынешним командиром батальона. Что будет потом? Над этим вопросом я размышлял часто. Но на какой путь мне встать, так до конца и не определился. И не потому, что были какие-то сомнения, а по той простой причине, что я знал: строить долгосрочные планы в нашем изменчивом мире бесполезно. Человек, в данном случае я, может размышлять о чём угодно, но куда кривая его судьбы вывезет, предугадать нельзя. Впрочем, я верил в свою счастливую звезду и хотел надеяться только на лучшее. Впереди свободная жизнь, игра начинается, но уже сейчас у сержанта Мечникова есть некоторые планы на будущее и несколько козырей в рукаве.

      В первую очередь конечно же это деньги, которые у меня имелись. Не много и не мало, но три тысячи золотых конфов наличкой, а это, между прочим, сорок пять килограммов драгоценного металла, и акции некоторых предприятий нашего государства, общей стоимостью ещё в пятнадцать тысяч монет. Пока все это хранилось у нашего бывшего комбата Сергея Ивановича Ерёменко, который после полученных на Кавказе ранений не смог более тянуть на себе командование батальоном, но службу не бросил и сейчас заседал в органах государственной безопасности, заместителем начальника аналитического отдела. Неплохо пристроился полковник, глядишь, и мне это какую-нибудь пользу принесёт.

      Во-вторых, мои надежды укреплялись тем, что наконец-то на границах Конфедерации воцарилось относительное спокойствие, которое несло стране долгожданную стабильность и возможность развиваться без угрозы со стороны внешних врагов. На севере – мир, царь Иван подписал пакт о ненападении и, как говорят, тихо спивается у себя в столице, городе Шахты. В Крыму нанесён удар по караимам, и они отступили к западному побережью полуострова. На востоке после сражения под Мокрым Батаем единственная уцелевшая орда дикарей-«беспределов» всё же обогнула озеро Маныч-Гудило и ушла в сторону Волги.

      Самая главная проблема оставалась на Кавказе, где войска Новоисламского халифата стремились пробиться к нашим внутренним районам. Однако в течение летней военной кампании, блестяще проведённой нашим самым лучшим полководцем генералом Крапивиным, южане были вынуждены отступить. Как вещало столичное радио, главный источник информации в нашем государстве, было проведено сразу четыре наступательные операции, и сейчас, понеся огромные потери, южане вновь откатились на территорию Грузии и Азербайджана. Они потеряли Кабардино-Балкарию, Аланию, плодородную Рионскую низменность и большую часть Чечни и вновь собирали войска для очередного рывка на север. О мирных переговорах речь пока не шла, халифатцы всё ещё были сильны. Но Крапивин должен был их дожать в течение зимней кампании, и сомнений в том, что Новоисламский Халифат потерпит поражение, не было ни у кого. Опять же Трабзон от них откачнулся и заключил с нашими войсками, вышедшими к Кобулети, временное перемирие.

      И третье, что вселяло в меня уверенность в завтрашнем дне, – это то, что я был молод. Мне всего только двадцать два года, я здоров, силён, неглуп, хорошо подготовлен и готов принять любые удары судьбы, выстоять и оказаться победителем. Можно сказать, что это самоуверенность и бахвальство. А с другой стороны, это знание своих сильных сторон.

      – О чём задумался? – прервал мои размышления Черепанов.

      – О гражданке, командир, – усмехнулся я и сам спросил: – А ты отчего в отставку не выйдешь?

      – Что мне там делать, Мечник? Я воин и, кроме как воевать, ничего не умею. Веришь или нет, а я когда одежду гражданскую надеваю, так места себе найти не могу. Батальон – мой дом, и здесь моя родная стихия.

      – Понятно, – протянул я. – Ерёменко при встрече что-нибудь передать?

      – Да в общем-то нет. – Комбат