Бассейн в гареме. Наталья Александрова

фарфор, китайская керамика, альбомы репродукций и специальные монографии. Смахнув со стула несколько книг, Антон Филаретович усадил племянника, включил электрический чайник и с гордостью показал на красующуюся в центре стола невзрачную темно-коричневую чашку:

      – Посмотри, Васенька, какая прелесть.

      Вася пожал плечами. Коллекционер взглянул на него с сожалением и проговорил:

      – Жаль, что ты слеп к прекрасному… Это японская чашка для чайной церемонии, так называемый черный раку. Шестнадцатый век. Старый Левантович отдал ее мне, зная мою любовь к восточной керамике. Посмотри, как она совершенна! В ней воплощены все четыре принципа японской эстетики – саби, ваби, югэн и сибуй, то есть простота, целесообразность, недоговоренность и первозданность.

      – Дорогая? – осведомился практичный Василий.

      – Почему ты все меришь только деньгами? – Дядя поморщился, но тут же добавил: – Но вообще-то она очень дорогая, не меньше пятидесяти тысяч…

      – Долларов? – присвистнул племянник.

      – Ну не тугриков же!

      – Что же Левантович ее отдал?

      – Не все измеряется деньгами! – повторил старик с пафосом. – Впрочем, вашему поколению этого не объяснить. Левантович умирает, ему осталось не больше месяца. Падчерица у него – невероятная стерва, распродаст коллекцию раньше, чем его похоронят. Вот он и хочет, чтобы хоть что-то попало в хорошие руки…

      – Кстати, дядя Тоша, – Василий заговорил нарочито нейтральным тоном, но голос его предательски дрогнул, выдавая волнение, – ты не мог бы выручить меня деньгами? Я попал в чрезвычайно неприятную историю…

      Антон Филаретович заметно побледнел и напряженным голосом сказал:

      – У меня нет денег!

      – Да брось, дядя! – Вася огляделся и с фальшивым дружелюбием воскликнул: – Ты же отличный старикан! И все время покупаешь свои черепки, картины и прочую рухлядь! А когда единственному племяннику понадобилось немного денег…

      – Немного – это сколько? – спросил коллекционер, вытирая со лба неожиданно выступившие бисеринки пота.

      – Ну… не то чтобы совсем немного… я должен одному человеку… очень опасному человеку… несколько тысяч…

      – Долларов? – испуганно воскликнул старик.

      – Ну не тугриков же!

      – У меня нет таких денег! – повторил Антон Филаретович, отводя потемневшие глаза и потирая грудь. – Я очень боялся этого… боялся этого, Вася. Многие мои знакомые рассказывали о том, как родственники… доят их, обирают, требуют денег, заставляют продавать коллекции… Я думал, я надеялся, что у нас до этого не дойдет… Ведь коллекция – это вся моя жизнь.

      – Ну, дядя! – Василий говорил с наигранной бодростью, заглядывая в глаза старику. – Никто не покушается на твою драгоценную коллекцию. Я просто влип, мне нужно четыре тысячи – и все, они от меня отстанут…

      – У меня нет таких денег! – повторил старик.

      Лицо его стало еще бледнее, он откинулся на спинку кресла, вынул из кармана коробочку нитроглицерина.

      – Видишь, ты довел меня до приступа.

      – Ты сам себя довел! – истерично выкрикнул Василий. – Для тебя твоя поганая коллекция заслонила весь мир! Живешь здесь за десятью засовами, как мышь в сейфе, и ни до чего тебе нет дела! Ты и мать мог бы спасти, если бы денег не пожалел! Нашел бы ей хорошего врача, отправил бы за границу…

      – Варе никто не мог помочь! – выкрикнул Антон Филаретович, слепо шаря по столу трясущейся рукой. – Видит Бог, я все делал для сестры, все, что мог! Болезнь обнаружили слишком поздно, на последней стадии…

      Неловким движением руки старик столкнул лекарство со стола, попробовал нагнуться за ним, но резкая боль в груди помешала, лишила сил.

      – Вася, Васенька! – проговорил он изменившимся голосом. – Помоги мне, подай лекарство…

      «Врет все про мать, жадина несчастный! – думал Вася. – Как узнали, что у нее рак, так он сразу – безнадежно, безнадежно! Для родной сестры денег пожалел…»

      Племянник опустился на колени, пошарил под столом и вдруг замер, пораженный внезапной мыслью.

      – Оно куда-то закатилось, – сказал он сдавленным, чужим голосом.

      – Вызови… вызови «неотложку»…

      – Сейчас. – Василий поднялся на ноги, бросив взгляд на землистое лицо дяди, прошел в прихожую, снял трубку и, прижимая пальцами кнопку отбоя, сделал вид, что набирает номер. Потом долго и убедительно перечислял в мертвую трубку симптомы дядиного самочувствия, дважды повторил адрес, вернулся на кухню.

      Антон Филаретович дышал медленно и осторожно, как будто делал трудную и ответственную работу, лицо его заливала мертвенная, серая бледность.

      – Что… что они сказали? – с заметным трудом спросил он между неровными болезненными вдохами.

      – Приедут, скоро приедут! – ответил племянник с неестественным энтузиазмом. – Потерпи еще полчаса.

      – Пол… полчаса… это много… – проговорил старик, превозмогая боль. – Посмотри