Стоянка запрещена. Наталья Нестерова

ком, в карманах которого лежали паспорт и бумажник с банковскими карточками, а также сотовый телефон.

      Покрутившись на месте, похлопав глазами, Николай почувствовал себя голым и беспомощным, как только что родившийся младенец. Две минуты назад Николай был уверенным и успешным бизнесменом средней руки, а отняли у него тачку, деньги, телефон, документы – мгновенно превратился в растерянного неудачника. Страшно было представить, какие последствия повлечет утеря документов, сколько хлопот предстоит, чтобы получить новый паспорт, а потом таскаться с ним, переоформляя счета в банке, уставные документы фирмы… Тихий ужас, он же – идиотизм: потеряешь уйму времени и нервов, чтобы из букашки стать человеком с бумажкой. Откуда это? Детская присказка: без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. Николай смеялся, услышав это от восьмилетней дочери, которая своим куклам «паспорта» выписывала. Уже и дети в бюрократов играют. Более всего жаль машину, за которую, кстати, еще по кредиту не расплатился.

      – Пока вы сдачу отсчитывали, – вернулся Николай к киоскерше, – у меня машину угнали.

      – Да? – с интересом спросила она и тут ощетинилась: – Я-то при чем?

      – При том! Где здесь милиция?

      Два с лишним часа, которые он провел в отделении милиции, лучше вычеркнуть из памяти, потому что помнить об унижениях вредно для психики. По идее правоохранительные органы существуют, чтобы преступления, над нами совершенные, раскрывать, а чувствуешь себя просителем, который Христа ради милостыню просит-вымаливает. И усталые стражи порядка шпыняют тебя от одного сотрудника к другому, заставляют подолгу ждать аудиенции. И клянчишь ты как сирота – вернее, как арестованный, – дать тебе по телефону позвонить. Ведь надо банковские карточки заблокировать, со страховой компанией связаться. А телефонов ты, конечно, не помнишь. Кто помнит эти телефоны наизусть? Надо череду звонков проделать, чтобы с нужным оператором связаться. И смотрят на тебя, как на расхитителя их телефонного счета. Как же! Линию занимаешь, когда о преступлении века могут сообщить. Про твою угнанную машину и не подумали с ходу информацию вбросить. Даже взятку не дать, потому что в кармане шестьдесят рублей пятьдесят копеек – сдача за сигареты, будь они прокляты вместе с киоскершей! Не курил бы – машину не угнали бы. Жена давно просит, про вред табака для здоровья статейки подсовывает. Узнает обо всем – а куда деться, узнает обязательно! – упреков не оберешься.

      Из милиции Николай вышел в той стадии тихого бешенства, которая следует за невозможностью выплеснуть эмоции. Так затычка в ванне не дает слиться грязной воде, так заклинившееся пороховое ружье грозит разорваться у тебя в руках – так люди впадают во временное помешательство.

      Домой он попасть не может. Жена с дочерью и с дедушкой, отцом Николая, три дня назад уехали на юг отдыхать, а его ключи украли, вернее, угнали – со свистом, на любимом «Форде». Хуже того – дома нет наличности, все жена выгребла. Запасные ключи находятся у родителей. Подкатить к ним среди ночи на такси, взять ключи и перехватить денег, чтобы расплатиться с таксистом? Не годится. Мама без объяснений не отпустит. Маму хлебом не корми, дай попереживать, поохать-поахать и две недели с приятельницами пообсуждать. Мама близко к сердцу воспринимает все, что происходит с сыном, но почему-то самому сыну и приходится за ее переживания расплачиваться. На юг вместе с мужем, внучкой и невесткой ехать отказалась, потому что у подружки юбилей-банкет, а представляет таким образом, будто жертвует собой. Старческое лукавство сродни детскому – наивная вера, что никто не замечает откровенных уловок. Две недели мама таскала жену Николая по рынкам, чтобы выбрать наряд. В магазинах покупать отказывалась, там якобы аналогичный ассортимент, но в пять раз дороже. Перед отпуском жена говорила, что уезжает на заслуженный отдых от свекрови.

      Значит, ход конем: сначала к маме за ключами, мол, на работе забыл, потом к другу за деньгами, потом домой. Своя квартира, которую жена и дочь превратили, к неудовольствию Николая, в девичий интернат, забитый их финтифлюшками, благоухающий цветочной парфюмерией, в этот момент казалась Николаю райским приютом.

      Голосуя, он остановил три машины. Во всех как на подбор сидели лица восточных национальностей и, когда слышали про расчет после прогона в неближние концы Москвы, мотали головой. Автомобили у бомбил были затрапезными – «Жигули»-ветераны.

      Хлопнув с излишней досадой ржавой дверью последнего «жигуля», Николай решил поехать к родителям общественным транспортом. На автобус и метро у него хватит. Вот и остановка. Читаем: три маршрута оканчиваются у станции метро. Годится.

      На остановке, стеклянном Г-образном сооружении с крышей, на лавке сидела немолодая женщина. Аборигенка? Тогда есть надежда, что автобус придет.

      Николай ходил взад и вперед, нервничая. У него не было спичек. Зажигалка осталась в… Не думать, не вспоминать! Попросить огонька у прохожих, которые, как назло, были редки и сплошь некурящи…

      Все одно к одному! Даже сигаретами, из-за которых все случилось, не насладиться. Николай ненавидел просить: об услуге, о помощи, даже жену о стакане воды, когда болел. Занимать деньги – вообще нож острый. Прежде чем клянчить о чем-то, надо