Czarne światło. Marta Guzowska

тария,

      И ты отравилась, тебе промывали желудок.

      Потом уехала к морю с кем-то из стационара.

      Я ходил и всюду за нами закручивал краны,

      Но было уже бесполезно, это не помогало.

      Нефть была в кабинетах и коридорах.

      И вот под ногами движется месиво.

      И мы, как можем, бежим от профессии,

      Но она уже всех давно перевесила.

      Нас тянет на глубину,

      Ты там меня не найдёшь,

      Я там тебя не найду.

      Там всё станет чёрным комком, а завод

      Выпьет его по глотку.

      Спасибо

      Она мне протянула «спасибо», но слово вырвалось из её рук,

      Коснулось стёртого ногами линолеума

      И разбилось на всякую букву, на всякий звук:

      Они стали горячими, словно капли расплавленного олова.

      Я стал шарить руками по полу,

      Сжёг все пальцы, пытаясь собрать потерянное,

      А она держала себя, как гору,

      И повторяла: «Не верю я, не верю я».

      Я вытащил капли линейкой из-под дивана,

      Я сделал всё, что мог, но этого оказалось мало.

      И вышло худшее из всех возможных слов.

      Когда она из моего дома ушла,

      Я стоял в лабиринте своей комнаты-души

      И на левой руке, словно недавно родившись и жадно дыша,

      Осталось слово её «спаси».

      Море

      Я шёл с волной в ногу.

      Звёзд на небе было так много,

      Что некоторые из них отрывались и падали в воду.

      А море из своих артерий

      Их выносило на берег,

      И, оказавшись на берегу, звёзды пели.

      Они были довольно тёплые,

      А некоторые даже обжигали ноги,

      Но волн пороги

      Разбивали их слова на слоги.

      В какой-то момент от их песен стало закладывать уши.

      Воздух стал удушливее,

      Жарче и суше.

      И тут я увидел тебя с ведром.

      Ты, закрывая рот и нос рукавом,

      Бегала тушить звёзды и говорила, что море приближается дном.

      Я помог тебе засыпать песком у звёзд загоревшиеся края.

      И когда перестала обжигать ноги земля,

      Снова почувствовал, как касается пальцев морская волна.

      Ты у меня спросила,

      Как я могу идти так равнодушно,

      Когда из-под ног воду ворует суша

      И становится душно.

      И в этот момент я подумал, что ты одна из звёзд, свалившихся вниз

      С кучей искр

      И брызг.

      И ты не даёшь гореть ни одной звезде,

      Чтобы на этой земле

      Не было подобной тебе.

      Ты возмущалась, почему я не отвечаю на твой вопрос,

      А я в песок врос

      И забыл про собственный голос.

      Вдруг пошёл дождь, и ты начала светиться, как лампа,

      Когда капли тысячей ампул

      Коснулись твоей звёздной карты.

      Я понял, что моё предположение оказалось точным,

      Когда ты окончательно исчезла. Этой ночью

      Обжился новой историей берег песочный

      С морской водой.

      Пора возвращаться домой.

      Ведро хорошее, алюминиевое, я подумал и решил взять с собой.

      «В голове твоей рыжие, рыжие, рыжие, рыжие кошки…»

      В голове твоей рыжие, рыжие, рыжие, рыжие кошки.

      Они смеются, смеются, смеются, смеются и пляшут.

      Ты ходишь по кругу, им ищешь всего понемножку:

      Склянки, палки, чужие забытые письма.

      У тебя были любовники: первый, второй и самый последний.

      Они по утрам приносили тебе восхищённые взгляды.

      Они стояли под окнами, и электрические разряды

      Пронзали их, и они сплотились, лучшими стали друзьями.

      Красные розы, белые розы, тюльпаны, тюльпаны…

      Пропали тюльпаны, о, как ты любила тюльпаны…

      Но цветы оставляют только открытые раны.

      И тогда вокруг – помнишь, тогда? – голоса зазвучали.

      А ты всё металась от корабля до бала.

      Сорок лет ты металась от корабля до бала.

      И хищная города флора тебя многократно глотала.

      Жевала, жевала, жевала, но ты проживала.

      И всё, что осталось, ты носишь в поисках