Месяц в деревне. Татьяна Краснова

и по цепочке твою будущую жизнь начиная с пещерных людей? Ты только представь: они должны были пережить все войны и эпидемии, и голод, и смуты, и татарскую орду. Им было не миновать ни одной эпохи и ни одного исторического катаклизма, раз уж ты родился! Они проявляли чудеса стойкости – и тут тебя потянуло на подвиги!

      Пока дама сообщала, что она врач, и рассказывала про отрезанные здесь, на железке, руки-ноги-головы, упавший поднялся, отряхнул драную джинсу и двинулся вперед, не оглядываясь.

      – Да что вы время тратите, это же зацепер, они все придурки, – прозвучал еще один голос – громкий и насмешливый.

      Мальчишка обернулся и увидел девицу старшего школьного возраста. Рыжую, точнее, оранжевую, как апельсин.

      – Дура рыжая, – утвердил он и прибавил шагу.

      Ответом ему был обидный смех.

      – Всего доброго, молодые люди, не ссорьтесь, – пожелала старушка.

      Апельсин ее окликнул:

      – В сторону Белой Горки, к дачам, я правильно иду?

      Розовый зонтик начал многословно объяснять, что еще не изучил все здешние места и может ошибиться, что посещает лекции по краеведению, но про Белую Горку им еще не…

      Зацепер обернулся и перебил:

      – Неправильно. – И грязный палец указал другое направление.

      Обрыв

      Гора поднималась уступами, словно гигантскими ступенями, которые заросли гигантскими же лиственницами, кленами и ясенями. Было похоже на сильно запущенный парк. Апельсиновая девчонка остановилась, переводя дух. Откуда-то сверху раздался голос-колокольчик:

      – Можешь вот так постоять? Постой еще немного, пожалуйста.

      – Я только и могу – стоять. Или упасть и не встать. Это Эльбрус, а не Белая Горка!

      – А это и не Эльбрус, и не Белая Горка. Дачи совсем в другой стороне. Здесь городской парк начинается. Ты, наверно, не здешняя?

      – Да уж, ожидала я чудес, – мрачно проговорила апельсиновая девочка. – В Белогорске моя мама родилась. Я про него сопли-вопли все детство слушала. Судя по восторгам, здесь должны быть принцессы, феи, эльфы…

      Она разглядела среди веток на обрыве фигуру с карандашом в быстро-быстро двигающейся руке.

      – Поднимайся сюда. Передохни на лавочке. Мне нужно твое лицо. Тебя как зовут?

      – Юля. А тебя?

      Юля одолела последнюю вертикаль и оказалась под двумя березами, которые росли в обнимку на самом краю.

      Перед ней сидела принцесса. У нее были огромные голубые глаза и золотистые волосы, кольцами разбросанные по плечам. Если бы собственные Юлины волосы потеряли красноватый оттенок, побледнев до золотистого, а веснушки исчезли, а нос утончился, а рот уменьшился, то и она стала бы похожа… Апельсиновая девочка тряхнула головой и вернулась в реальность.

      – Марина, – представилась принцесса, не переставая работать карандашом.

      Юля присела рядом, заглянула в рисунок, прочитала на подложенной под него книге название:

      – «Поллианна». А, это про рыжую девчонку, которая играла в радость. А ты ее и рисуешь? И тут как раз я, тоже рыжая? Но это же детская книжка, я ее в четвертом классе читала.

      Марина была как раз принцессного возраста, на вид лет семнадцати.

      – А мне двадцать, – уточнила она. – Но захотелось перечитать. Знаешь, как в одном стихе: только детские книги читать, только детские думы лелеять, все большое надолго развеять, из глубокой печали восстать.

      – Это из какой же печали? – поинтересовалась Юля бесцеремонно: раз ее используют, заставляют позировать, то чего церемониться. Но художница сказала только:

      – Хотела вспомнить, как играть в радость. Воспользоваться способом Поллианны, раз само по себе ничего не радует. А книжка, видишь, без картинок, и я решила это исправить. Мне до сих пор кажутся несправедливыми две вещи: что у взрослых нет каникул на все лето и что для них делают книжки без картинок.

      – Ты художница?

      – Нет.

      – Ну, учишься?

      – Тоже нет.

      Юля вытянула шею, еще раз заглянула в рисунок – выходит очень даже хорошо. Видимо, лицо у нее было недоверчивым, и Марина пояснила:

      – Я и в художественную школу не ходила, хотя она тут есть. Мне в детстве вообще не хотелось рисовать. Я читать любила и еще цветы в нашем саду выращивать – там было только мое царство, никто не мешал. А потом я увлеклась флористикой: одна знакомая делала картины из цветов и меня научила. Только у меня не хватало терпения. Надо какой-нибудь элемент подобрать из растений – а я возьму и подрисую, так же быстрей. Вот и началось…

      – Значит, это хобби, – постановила Юля.

      Принцесса погрустнела:

      – Ну да. А учусь я на юриста. Папа юрист, и мама была… И мне казалось естественным на юрфак поступать. Папу послушать: не работа – поэма…

      – А оказалось, муть какая-нибудь? – спросила Юля без всякого сочувствия.

      – Очень скучно, – призналась