Телепень. Николай Вагнер

щица: Ипат Исаич и Марфа Парфеновна Туготыпкины.

      У Ипата Исаича было трое крепостных: мужик Гавлий, кучер Мамонт и лакей Гаврюшка.

      У Марфы Парфеновны была одна крепостная душа, кухарка Эпихария, или просто Эпихашка.

      Было у них прежде у каждого по двадцати душ, но эти души оттягал у них вместе с землицей сосед их, богатый помещик Иван Иванович Травников.

      Прежде, еще не так давно, Туготыпкин и Травников жили душа в душу, были друзьями-соседями, да поссорились, и вот из-за чего.

      Вся беда началась из-за барана. У Ипата Исаича было голов сорок овец, и овцы были наполовину русские, наполовину киргизские, с курдюками. И в особенности вышел на диво у него один баран – чернохвостый, морда губастая, рога в два заворота, шерсть косматая, кудря – до шкуры не доберешься.

      А на ту беду как раз Иван Иваныч добыл курдюковых овец. Пристал он к Ипату Исаичу:

      – Друг сердечный! Ипатушка! Продай барашка мне.

      – Друг любезный, Иванушка-свет, подарил бы тебе, да самому мне надобен баран. Погоди: осень придет, подарю я барашка тебе, какого душа изволит.

      Но был Иван Иванович с гонором и с норовом. На соседушку смотрел свысока. «Я, мол-ста, чуть не бригадир, а ты, мол-ста, кто такое?.. Голопух! – Тебе для такого друга и барана жаль отдать. Подавись, мол, им. Щучья душа!»

      – Нет, говорит, коли теперь барана не продашь, так мне и не надо-ти.

      Замолк и пожевал губами, а это уж самый дурной знак был у него. Если он губами пожует, то, значит, он крепко в обиду вошел.

      Был Иван Иванович вдовец. Жену любил крепко и схоронил молодую. Оставила она ему девочку лет пяти, и этой девочкой он жил и дышал, но и она через два года померла. Остался Иван Иваныч бобылем круглым и с горя сделался сутягой и кляузником. Тяжб у него была гибель, со всеми соседями – и ближними, и дальними. И разоренье от этих тяжб всем было немалое.

      У Ипата Исаича и Марфы Парфеновны детки не жили. Только одна и выжила дочка Нюша. Шестой годок ей шел. Живая, бойкая, Юла Ипатовна – утешение старичкам на старости.

      Кроме крепостных душ жила у них и вольная душа, только башкирская.

      Надо сказать, что земля Ипат Исаича к башкирским землям подошла. И башкиры частенько к батьке Пат-Саичу приходили в своих нуждах жалиться.

      Один раз, в морозный, крещенский вечер: стук! стук! стук! в оконце.

      Отворила оконце с молитвой Эпихария:

      – Кто, мол, тут такой?

      Вошли два башкира. Совсем обмерзли. Малахаи заиндевели. Армяки закуржевели. Старший Бахрай привел брата своего Тюляй-Тюльпеня.

      Повалился в ноги Бахрай и брат туда же за ним.

      – Сделай милость! – плачется слезно. – Добра чиловек! Пат-Саич! возьми брат мой. Совсем возьми… в батрак возьми… Землю нет… Верблюда нет… Ашать нечего… Юрта нет… Баран нет… Жена нет… девать куда нет… Сделай милость бери… Пожалиста, бери!.. – И плачет Бахрай – разливается.

      Посмотрел Ипат Исаич на Тюляй-Тюльпеня и видит – он башкир здоровенный, в плечах косая сажень.

      «Куда, мол, я его дену?»

      А Марфа Парфеновна шепчет ему: Возьми, авось не объест. Все при доме лишний человек будет…

      – А что ты умеешь? – допрашивает Ипат Исаич.

      – Все умешь… Кумыс делать умешь… Шашлык стряпать умешь.

      – А пахать умешь? – спрашивает Тюляй-Тюльпеня.

      – Лядна! Лядна!.. ашать умешь.

      – Коней пасти умешь?

      – Лядна! лядна. Коней ашать умешь…

      – Рубить дрова умешь?

      – Лядна! лядна!.. дрова курить умешь.

      – Ну! лядна!.. – говорит Ипат Исаич. – Поживешь, посмотрим. Авось что-нибудь и увидим. Оставайся, батрак будешь.

      И остался Тюляй-Тюльпень. Только сперва Эпихашка, затем Гавлий, кучер Мамон и лакей Гаврюшка, и все назвали его просто Телепнем. «Так, говорят, складней, да короче будет!»

      И стал жить Телепень у Ипата Исаича.

      II

      Сперва, как взяли Телепня, так Эпихашка принялась было его обрабатывать. Поднимет его ни свет, ни заря и заставит печку топить, и Телепень добросовестно натолкает дров, так что всю печку до верху битком набьет. Просто крысе повернуться негде.

      Придет Эпихашка, всплеснет руками. Давай ругать Телепня на чем свет стоит.

      А он слушает, ухмыляется, головой кивает и только приговаривает:

      – Лядна! Лядна!

      Раз он Эпихашку совсем огорчил.

      После обеда, на масляной, вздумала она попраздничать, а Телепня заставила посуду убирать. Принялся он, как всегда, с усердием, так что все чашки, горшки, ложки и плошки и пищат, и трещат.

      Отлучилась Эпихашка за малым делом на полминутки. Прибежала, заглянула, руками всплеснула, ахнула.

      Расставил Телепень все чашки, тарелки чинно рядком на полу, а Кидай и Ругай – два пса здоровенных, волкодавы – все это взапуски лижут; а Телепень смотрит, руки в боки, и любуется.

      – Батюшки