Предчувствие беды. Фридрих Незнанский

лефонных «разборов полетов» с Грязновым, Сашиного нервного бормотания по ночам, утренних побудок Меркулова – Костя обожал начинать рабочий день «важняка» прямо в его супружеской постели, – насмотревшись и наслушавшись, Ирина в один августовский день хлопнула по столу музыкальными пальчиками и произнесла:

      – Все, Турецкий, так дальше жить нельзя.

      – А как можно? – спросил угрюмый муж, апатично пережевывая яичницу.

      – Ты же весь замученный, зомбированный, зачумленный…

      «…затраханный», – едва не закончил за жену Александр. Разумеется, Ирина Генриховна таких слов не только не употребляла, но и слышать не могла. Речь ее была вполне литературна, но от этого не менее убедительна.

      – …индивид, – закончила жена.

      И тут же с жаром продолжила:

      – Ты ведь уже и не человек даже, а скопище молекул ДНК, измененных направленным мутагенезом, с приданием объекту воздействия строго очерченных деловых навыков и эмоционально скудных характеристик.

      – Как-как? – Саша окончательно проснулся и вытаращился на музработника, проживающего по одному с ним адресу. – Ты откуда таких слов набралась?

      – Из учебника биологии твоей дочери. Вчера им учебники выдали. Я и зачиталась.

      – Это в третьем-то классе Нинку такими ужасами собираются пичкать?

      – Это еще цветочки. Учительница литературы, например, собирается пичкать их Овидием. И приобщить к творчеству Баркова.

      – Что-о-о?!

      – Это на будущий год, – успокоила жена.

      – Это все ты, Ирка! Это тебе приспичило запихать ребенка в супергимназию. Училась бы в нормальной школе…

      – Ладно, не нужно изображать из себя суперзаботливого отца, – отрезала Ирина. – То тебя дома сутками не бывает, то вдруг очнешься: как там моя крошка?

      – Неправда! Я всегда держу руку на пульсе!

      – На чьем? – сузила Ирина свои кошачьи глаза.

      Турецкий замялся. И было основание. Время от времени, чего уж греха таить, заводит наш Александр Борисович легкие интрижки на стороне. Ну нравятся ему красивые женщины! Такой вот у организма направленный мутагенез. Против него не попрешь. Правда, обычно он умеет вовремя, легко и элегантно свернуть с тропы любви без взаимных упреков и обид. Но и у старухи бывает прореха – как шутит Семен Семенович Моисеев, гениальный прокурор-криминалист, он же мудрец и юморист, ныне на пенсии.

      Короче, последняя Сашина пассия – умопомрачительно красивая и столь же взбалмошная актриса, проходившая свидетельницей по одному из последних громких дел, – неприятно удивилась охлаждению «важняка» после завершения следствия. Казалось бы, уж ей-то, актрисе, чему удивляться? Кому, как не им, актрисам, знать, что режиссер нежит, балует, любит свою героиню, пока не закончена работа над спектаклем, фильмом, рекламным роликом и т. д.?

      Нет, оскорбилась. Мало того, пользуясь личным обаянием, раздобыла его домашний телефон и позвонила, дрянная девчонка, Ирине. Дескать, Александр Борисович совсем забыл о театральном искусстве в целом и его отдельных представительницах в частности. Нашла кому жаловаться! Ирина все-таки не мама, а жена. И, по большому счету, единственно любимая женщина. Сообщение пришлось как нельзя кстати, учитывая, что женская половина семейства только что вернулась с Рижского взморья после трехнедельного отдыха. Ирина, конечно, женщина мудрая. Скандала не было, но радости этот звонок ей, разумеется, не принес.

      Все эти творческие личности удивительно эгоистичны, непредсказуемы и, в сущности, опасны. Нет, с актрисами нельзя иметь никаких дел, дал себе мысленный зарок Турецкий. И даже головой резко качнул, отметая от себя легкомысленных и коварных служительниц Мельпомены.

      – Что ты, Шурик? – испуганно склонилась к нему жена. – Голова? Сердце?

      Она тронула прохладной рукой его лоб. Он прижался губами к длинным, тонким пальцам. Ирина – это Ирина! Ни у кого такой нет!

      – Побаливает, – схитрил Александр, боясь, что она уберет руку.

      Но она не убрала. Она забралась к нему на колени, обхватила его голову и, перебирая густые выгоревшие пряди, зашептала:

      – Шурик! Тебе нужно отдохнуть! Тебе нужно уехать, переключиться, понежиться на солнце…

      – Здесь тоже солнца хватает. Вон, асфальт плавится. Это в августе-то!

      – Тебе нужен не асфальт, а море! Чтобы поплавать. Плавание успокаивает нервы. Нельзя так безжалостно относиться к своему организму! Он у тебя один. И вообще, он не только твой, но и наш с Ниночкой. Короче, мы тебя отправляем в отпуск, в Севастополь, в санаторий. И попробуй только откажись, я с тобой разведу-у-сь, – пропела она и поцеловала Турецкого чуть ниже уха.

      Это уж вообще запрещенный прием! Александр стиснул жену, ища ее губы…

      На пороге кухни возникла заспанная дочь.

      – Сами уже целуются, а я еще голодная, – пробурчала она, накручивая на палец длинную вьющуюся прядь.

      – Иди к нам, сокровище! – рассмеялся Александр.

      Дочь