Золотой век. Аркадий Аверченко

нитыми.

      – Я не «многий», – скромно возразил я. – Василиев, чтоб они были Максимычами и в то же время Кандыбинами – встретишь, брат, не каждый день. Это очень редкая комбинация!

      – Ты давно пишешь? – спросил Стремглавов.

      – Что… пишу?

      – Ну, вообще, – сочиняешь!

      – Да я ничего и не сочиняю.

      – Ага! Значит – другая специальность. Рубенсом думаешь сделаться?

      – У меня нет слуха, – откровенно сознался я.

      – На что слуха?

      – Чтобы быть этим вот… как ты его там назвал?.. Музыкантом…

      – Ну, брат, это ты слишком. Рубенс не музыкант, а художник.

      Так как я не интересовался живописью, то не мог упомнить всех русских художников, о чем Стремглавову и заявил, добавив:

      – Я умею рисовать метки для белья.

      – Не надо. На сцене играл?

      – Играл. Но когда я начинал объясняться героине в любви, у меня получался такой тон, будто бы я требую за переноску рояля на водку. Антрепренер и сказал, что лучше уж пусть я на самом деле таскаю на спине рояли. И выгнал меня.

      – И ты все-таки хочешь стать знаменитостью?

      – Хочу. Не забывай, что я умею рисовать метки!

      Стремглавов почесал затылок и сразу же сделал несколько дел: взял спичку, откусил половину, завернул ее в бумажку, бросил в корзину, вынул часы и, засвистав, сказал:

      – Хорошо. Придется сделать тебя знаменитостью. Отчасти, знаешь, даже хорошо, что ты мешаешь Рубенса с Робинзоном Крузо и таскаешь на спине рояли – это придает тебе оттенок непосредственности.