Безымянка. Сергей Палий

ехи в ткани повествования, любые нелогичности сюжета, все шероховатости языка. И править, править, править.

      Исправлять и улучшать текст романа до тех пор, пока я сам, как читатель и как автор, не буду им стопроцентно доволен. И только тогда отправлять книгу в печать.

      Писать на обложке каждой из книг серии «Проект Дмитрия Глуховского» придумал не я: так решило издательство. Я сопротивлялся, мне это казалось нескромным. Кто я такой, в конце концов, чтобы в тридцать лет создавать свои «проекты»?

      Но, как в кино, мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. Тогда я решил, что раз на обложках написано, что это мой лично проект (так оно, в сущности, и есть), моя личная ответственность тоже увеличивается многократно. Теперь каждый раз, когда тот или иной читатель будет недоволен хотя бы одной книгой серии, – он будет недоволен лично мной. Потому что он поверил мне, моему вкусу, моей рекомендации, – а ему не понравилось, и он остался обманутым.

      И, начиная с «Темных туннелей», второй книги серии, я самым активным образом вмешивался в тексты чужих романов. Делал я это, опираясь на свое субъективное мнение, но, видимо, не зря: по результатам голосования на портале Metro2033.ru ни одного романа (начиная со второго) ниже четверки вы не оценивали.

      И вот в случае «Безымянки» мой внутренний голос подсказал мне: а тут вмешиваться не надо. Написана хорошо, художественно. Язык интересный, затейливый, яркий. Сюжет напряженный, как струна натянутая. И я не стал вмешиваться. Только обсудил с Сергеем некоторые сюжетные моменты – он внес несколько улучшений, и роман стал еще ярче, еще пронзительней.

      Интересная вещь получилась. Достойное продолжение саги.

      Дмитрий Глуховский

      Глава 1. Вокзал

      Мне нравится ветер. Знаю, что воздух заражен, и я не могу вдохнуть полной грудью – приходится сипеть через фильтры респиратора. Знаю. Но когда стремительные порывы касаются незащищенных скул, заставляют слезиться глаза, холодят запястья, создается иллюзия простора, которого так не хватает в пыльных подземельях. Сквозняки туннелей и шепот вентиляционных решеток – совсем не то. Настоящий ветер здесь, наверху. Он рассказывает о прошлом этого мира. Реет над обломками, вспоминая, как все выглядело до ядерного безумия, обрушившегося подобно адскому смерчу и проредившего человечество, которое росло и взрослело на протяжении тысячелетий. Люди боролись за место под Солнцем, копили опыт, восхищались культурными достижениями, усложняли технику, мечтали о счастливом будущем, что вот-вот наступит. Взамен перезревшая цивилизация разорвала саму себя в клочья, оставив на планете жалкие крупицы, отброшенные в развитии на годы и годы назад. Искореженные судьбы, смещенные жизненные ценности, уродства плоти и узость душ, невообразимые культы, секты, обряды, тьма, невежество и леность, граничащая с вымиранием, – вот во что превратились осколки общества. Оно и раньше не блистало добродетелью, а получив атомный заряд, без сопротивления откатилось назад до упора.

      Очаги жизни тлеют теперь под землей – в катакомбах, туннелях метро, убежищах, бункерах и уцелевших подвалах. А над пепелищами висит серое, мглистое небо, где гуляет ветер, помнящий минувшее. Он холодный, подчас свирепый, но это неважно.

      Ветер дарит ощущение простора и позволяет мне взглянуть в бездну памяти – ведь я еще могу это сделать, потому что родился до катастрофы. Повезло? Сложный вопрос. Иногда мне кажется, что тем, кто не знает разницы, живется проще: у них совсем другие потребности и мечты.

      Сквозь воздушные рукава я вижу призрачные, наполовину стершиеся образы детства. Зеленые сады, в которых утопали эти края, беззаботно бегущих по улицам людей, снующие машины, дома с уютно бликующими стеклами, черные переплетения телевизионных антенн на фоне желто-сизых каскадов облаков. Кажется, я очень любил это время суток: солнце зашло, но вечер еще не успел сковать район прохладой и сумерками. Краткие минуты, когда все вокруг будто бы оказывается в сказочном приграничье – между двумя мирами.

      В шуме ветра я слышу щебетание птиц, далекий треск трамвайного звонка, смех продавщицы мороженого, лузгающей семечки на привокзальной площади и прячущей подтаявшие рожки поглубже в лоток с сухим льдом.

      Вечно текущий в небесах поток несет через время благоухание сирени, вспыхивающей в мае цветными гроздьями то тут, то там. И запах душистого подсолнечного масла из кухни хлопотливой хозяйки. И едва уловимый аромат чьих-то духов, волнующий сердца проходящих мужчин…

      Я стряхнул скопившуюся на ресницах морось.

      Локти затекли, комбинезон со стороны правого рукава покрылся мельчайшими капельками, сыплющими из облаков. Я придвинулся чуть ближе к краю, встал в полный рост и, широко расставив руки, оперся о железные перила. Даже через перчатки чувствовалось, какие они шершавые и влажные.

      Отсюда, с 70-метровой высоты смотровой площадки, было видно километров на пять – семь – в зависимости от погоды и времени года.

      Сейчас лето. Вечернее затишье. В такие моменты, когда со стороны Волги не долетают шквальные порывы, сгоняющие грозовые тучи и сбивающие с ног, можно даже увидеть,