Утоли моя печали. Борис Васильев

писательницей) написать о нем роман. Иными словами, Роман Трифонович Хомяков уже оказался героем девичьего ненаписанного романа, не подозревая об этом ни сном ни духом. И еще он оказался единственным, кого Надя с детских лет называла дядей. А он сам – единственным, кто звал ее почти по-крестьянски: Надюшей, а не Наденькой, как то было принято в их кругу.

      Самая крупная размолвка произошла между ними, когда Роман Трифонович решил отправить сыновей-погодков учиться в Германию, вместо того чтобы подыскать им хорошую частную гимназию в Москве. Варвара умоляла и плакала, плакала и умоляла, а Наденька взорвалась и обозвала Хомякова бессердечным мужланом.

      – Насчет мужлана это, Надюша, точно сказано, – вздохнул он. – Только ведь потому и отсылаю, чтобы ребята мои в свой адрес такого слова никогда не слыхали. А здесь – в Москве ли, в Петербурге ли – услышат, да и не раз. Я души их сберечь хочу, потому и от своей и от Варенькиной их отрываю.

      И Надя все поняла. Принесла Роману Трифоновичу свои извинения, как могла, утешила Варвару, и погодки Хомяковы уехали в Германию с гувернером и двумя слугами. И в огромном хомяковском особняке опять воцарился мир.

      – Русская литература, Надюша, оказала России неоценимую услугу. Она подготовила нас, как плебеев, так и патрициев, к реформам государя Александра Второго. Смелые начинания пошли сравнительно легко только потому, что Россия была готова к ним духовно. Литература приучила дворянство к мысли, что крепостной тоже человек, а простой люд – к пониманию, что дворянин не просто барин с плетью, а такой же русский страдалец, только образованный и в мундире. Поэтому бородачу в сапогах, – Хомяков только так именовал императора Александра Третьего в приватных разговорах, – и не удалось повернуть Россию вспять, а лишь придержать ее развитие. Он, так сказать, взял Россию под уздцы, что сама Россия по своему крестьянскому представлению о строгом барине любит и всегда будет любить.

      Как правило, Варя читала Наденьке прозу, а Роман Трифонович – только стихи. Он их очень любил (в особенности Некрасова), знал во множестве.

      Вынесет все – и широкую, ясную

      Грудью дорогу проложит себе.

      Жаль только – жить в эту пору прекрасную

      Уж не придется – ни мне, ни тебе…

      Надя вернулась в гимназию лишь через десять дней: в обществе тогда любили болеть со вкусом. И Константин Фролович Березанский с улыбкой сказал:

      – А рассказ «На пари» я верну вам, мадемуазель, в напечатанном виде.

      Оказалось, что он показал ее первое творение редактору «Задушевного слова». И через некоторое время Наденька с невероятным торжеством притащила журнал домой. Он был еще не разрезан и хранил в себе необыкновенный, ни с чем не сравнимый аромат свежей типографской краски.

      – Вот гонорар, – сказала Надя, высыпав из кулака на стол тринадцать рублей с копейками.

      – Прокутить! – воскликнул Хомяков, сияя пуще Наденьки. – Сегодня же! Выбирай ресторан, Надюша!..

      – «Эрмитаж»!