Волк за волка. Райан Гродин

ью, уставший от многочисленных поездок. (Пять тысяч раз по пять тысяч. Снова и снова. Так много, так много).

      Нет места, чтобы присесть, нет воздуха, чтобы дышать, нет еды, чтобы съесть. Яэль опиралась на мать и незнакомцев, пока не заболели колени (и еще болели долго после). Она задыхалась от запаха отходов и сделала несколько глотков обжигающе-холодной воды из ведра, которое протолкнули через дверь кричащие охранники. Где-то под рельсами медленный, дрожащий стон снова и снова шептал ее имя: Я-эль, Я-эль, Я-эль.

      – Тебе больше не придется стоять. Мы почти на месте, – говорила мать Яэль, приглаживая волосы дочери.

      Но «почти на месте» затягивалось. Один день превратился в два, три. Бесконечные часы покачивающихся километров и пластины солнечного света, которые как ножи прорезались сквозь сгнившие доски вагона и серые лица пассажиров. Яэль прижалась к шелковой юбке матери и пыталась не слушать плач. Рыдания были такими громкими, что ее имя почти тонуло в них. Но независимо от того, какой громкой была печаль, девочка по-прежнему могла слышать шепот. Я-эль, Я-эль, Я-эль. Постоянный, устойчивый, непрерывный. Скрытый для всех.

      Три дня подряд.

      Я-эль, я-эль, я – визг!

      Поезд неожиданно встал.

      Ничего.

      И тогда двери открылись.

      – Вылезайте! Быстро! – человек, лысый, тонкий, одетый в похожую на пижаму одежду – кричал и продолжал кричать. Даже после того, как люди начали вываливаться из вагона поезда. Он кричал и кричал так, что заставлял Яэль в страхе прижиматься к матери. – Быстрее! Поторапливайтесь!

      Вокруг была лишь тьма и блики. Ночь и прожекторы. Холодный воздух заострил крики охранников, рычание собак и свист кнутов.

      – Мужчины в одну сторону! Женщины – в другую!

      Толчок, толчок, давка, толчок, крики. Было море шерсти и толкотня. Все казались потерянными. Двигались и толкались, и плакали, и не понимали. Пальцы Яэль сжали край пальто матери, так крепко, будто сами превратились в швы.

      «ПОТОРАПЛИВАЙТЕСЬ БЫСТРЕЕ ДВИГАЙТЕСЬ» – Железный голос внутри Яэль дрался, и толкался, и кричал: – «НЕ РАСТЕКАЕМСЯ»

      Они все двигались в одном направлении. Прочь от кнута и собачьих клыков. К человеку, который стоял на перевернутом ящике из-под яблок и высматривал что-то в темной, топчущейся на платформе толпе. Его заливал свет прожектора. Чистая белая ткань его лабораторного халата сверкала, а руки были широко раскинуты, как крылья.

      Он был похож на ангела.

      Он измерял и оценивал каждое проходящее лицо. Мужские и женские. Молодые и старые. Человек в сверкающем лабораторном халате перебирал, отсеивал и расставлял их в ряды.

      «Слишком мал! Слишком болен! Слишком слаб! Слишком низок! Слишком стар!» – Он выкрикивал их характеристики, как ингредиенты для некоего мудреного рецепта, отметая виновных в них взмахом руки. Те, кого он одобрил, получили кивок принятия.

      Увидев Яэль, он ни залаял, ни кивнул. Сначала он покосился – по-змеиному острые глаза за стеклами очков.

      Яэль прищурилась в ответ. У нее была резь в глазах, обостренная тремя днями страха и слишком ярких фонарей. Ее колени болели и дрожали, но она изо всех сил пыталась стоять прямо. Она не хотела быть слишком маленькой, слишком слабой, слишком низкорослой.

      Человек спустился с ящика и направился к матери Яэль, которая встала перед дочерью, как бы желая заслонить ее. Но от взгляда этого человека было не укрыться. Он все отметил, глядя на Яэль и ее мать, как если бы они были костюмами, нуждающимися в починке. Измеряя глазами, представляя, что могли бы сделать несколько стежков и сборок.

      Яэль уставилась в ответ, производя собственные измерения. Вблизи мужчина выглядел иначе. За пределами света, с отпечатавшимися на нем тенями (на нем они казались очень темными, перебивая то первое сверкающее впечатление). И пахло от него по-другому. Не чистотой, нет. Резкие, химические запахи, которые позже Яэль научилась ассоциировать с отбеливателем, и кровью, и неосторожными скальпелями.

      Этот человек не торговал благими вестями, или благословениями, или чудесами.

      Он был ангелом другого рода.

      Колени Яэль болели. Глаза жгло от слез. Она продолжала стоять. Продолжала смотреть. Сжимая юбку матери непослушными пальцами.

      Человек в белом халате взглянул на охранника рядом с собой, который был занят тем, что заносил что-то в блокнот.

      – Оставьте эту девочку для «Эксперимента 85». Он долгосрочный, поэтому она должна быть размещена в казармах заключенных. И проследите, чтобы ее волосы были подстрижены. Не сбриты. Мне понадобятся пряди для образцов.

      – Да, доктор Гайер, – охранник схватил Яэль за руку, оцарапал ее кожу двумя быстрыми движениями своей ручки. Отметка X обозначала выжившего. – А что с ее матерью?

      Человек пожал плечами. «Она кажется достаточно сильной», – все, что он сказал, прежде чем вернулся к ящику, к свету, который делал его ослепительным и сияющим.

      Яэль так никогда и не узнала, почему доктор Гайер выбрал ее. Почему ее – из