Ярость Белого Волка. Алексей Витаков

ал?

      – Я думаю, нам пора разрешить наш давний спор, дядя. – Щека, изъеденная оспой, еле заметно дернулась.

      – Нет, Рафал, я же тебе сказал: нет.

      – Мы могли бы работать вместе. А так – жаль! Почему ты одному племяннику дал все, а другого вышвырнул, точно шелудивого пса?

      – Ты сам знаешь. Я не могу доверять тому, кто ненавидит меня!

      – Жаль. Я бы мог с тобой кое-чем поделиться, дядя.

      – Убирайся, Кобин. Ты проиграл однажды. Проиграешь и сейчас. Мне достаточно моих знаний, большего, думаю, уже не нужно.

      – Ты думаешь, легко сидеть в захолустье и только и делать, что бить кнутом провинившихся крестьян? Я скучаю по настоящей работе. Давай работать вместе. В противном случае!..

      – Что в противном случае, Рафал? Мэр города меня утвердил на это место. И я отсюда не уйду. Делиться с тобой я тоже не собираюсь.

      – Ладно. Чиновники не должны вмешиваться в нашу жизнь, дядя. Давай выясним это так, как выясняли до нас люди нашей профессии. Как поживает твой цвайхандер?

      – Мой цвайхандер?… – Краковский палач бросил взгляд на висевший на стене двуручный меч. – Мой цвайхандер отлично поживает.

      – О, ты не знаешь, что такое вырезать коленные чашечки, дядя! Я вырежу их тебе и постараюсь сделать это до того, как ты испустишь дух! – Рафал Кобин растянул губы в жуткой улыбке, показывая желтые, наполовину сгнившие зубы.

      – Смешон ты в своей гордыне, Рафал!

      – Жду тебя сегодня ровно в полночь на пустыре за Восточными воротами. Не будем нарушать традицию и встретимся там, где испокон веку проводились поединки между людьми нашего круга. – После этих слов Кобин усмехнулся и зашагал прочь.

* * *

      – Дед, ну давай дальше!

      – Я тебе только и делаю, что даю… Не перебивай, так боле услышишь. Когда-то в стародавние времена жил-был пресветлый князь наш Владимир Красно Солнышко.

      – Он у тебя то разоритель, то пресветлый?! Сам же говорил, мол, волховников со свету стравливал! – Оладша шмыгнул носом.

      – А ты, говорю тебе, не перебивай! – Старый Ульян поправил тесьму на седых волосах.

      – Ладно. Не буду! Все одно – не складается!

      – Помолчи ужо, так и складется. Нраву князь наш пресветлый был иной раз дикого, и по его жестокому указанию много людей погибло. Врагов побивал без пощады и своих не больно жалел, ежли чего… А Смоленск во ту пору, когда Русь по низовью Днепра крестилась, долго еще оставался языческим. Послал Красно Солнышко одного славного витязя с дружиной, чтобы те, значит, город наш тоже окрестили. Да не больно просто у них все это вышло, потому как жила здесь одна красавица красы неписаной – Марья Белая Лебедь. Ну витязь наш, Михайло Потока, и влюбился, да так крепко, что позабыл и зачем приехал.

      – А езычики тож, значит, красивые! А тетка Матрена про них говорит такое, дескать, с хвостами они были да некоторые ажно с копытами!

      – Ну не егоза ли тараканья! – Ульян легонько шлепнул сухой ладонью внука по загривку. – Ты будешь слушать, али как?

      – Да эт я так. Все ж много непонятного. Дед, давай дальше-то.

      – Ты посиди на месте-то да не дергай сказ мой. Ну, на чем я там?… А, вот… Влюбился витязь Михаил в Марью Белую Лебедь. А та ему и говорит, мол, пойду за тебя, но только дай мне слово, что ежли я раньше тебя умру да на тот свет отправлюсь, то ты тоже со мной в курган-могилу лягешь, а коли тебе черед первым умереть, то я за тобой в землю спущуся. На том поклялися друг другу да в скорости и свадьбу сыграли.

      – Да что ж христианин на езычице женился?

      – Да помолчишь ты али нет, комар вредный!

      – Молчу уже, молчу!

      – Пищит и пищит, знай себе! Може, ты поболе моего знашь? – Ульян с досады хлопнул ладонями по острым пенькам своих колен. – На чем я тама?… Опять, что ль, заново? – Старик до того уже был раздражен, что не мог унять ходуном заходивший кадык.

      – Да в курган леча поклялися. – Оладша озорно заулыбался.

      – Вот и поклялися. Вскорости апосля свадьбы занедюжила жена молодая да и опочила скорехонько. Погоревал Михаил Потока один день и одну ночь. Но так он шибко любил свою жену, что клятву выполнил, спустился в курган-могилу и возлег рядом с супругою. Други засыпали их обоих, а сами-то сели править тризну, как по тем временам водилось, три дня и три ночи. И вдруг-кось, нá тебе, на вторую-то ночь земля зашевелилась и вышла из могилы Марья Белая Лебедь. Жива, целехонька, только щечки от лежания в земле чуть бледноватые. Задумались товарищи Михаила: что-то тут неладное. Давай откапывать друга своего. Откопали. Разбудили. Едва поспели, надо сказать. И говорят, дескать, так и так, Марья-то из земли здоровехонькая вышла. Очнулся Михаил да бегом в терем. Видит супругу всю довольную собой да гордую. Он сразу-тоть понял, что она его в могилу хитростью положила, но так крепка его любовь была, что простил он ей это. Прошло время – много ли, мало ли, – да позвала лукавая Марья мужа в лес погулять. А тама обратила бедного в камень да и кинула в ручей. Вернулась домой одна, вся слезьми заливается, мол, выскочили волки,