Рецепты сотворения мира. Андрей Филимонов

в одной кокетливой позе: ножки под себя, руки за голову, локти вперед.

      Семнадцатилетняя Галя очень старалась выглядеть роковой и томной. Ее высветленные кудри символизировали порыв к небесному идеалу платиновой блондинки (ПБ). Потому что блондинка – венец творения. Жить с ней и умереть за нее мечтали герои Древней Греции и нашего времени. Когда изобрели кино, луч света в темном царстве, она стала царицей мира.

      Ну, может быть, не сразу, но уж точно после краха Нью-йоркской биржи. В 1931 году на экраны вышел одноименный фильм. Земную ипостась ПБ звали Джин Харлоу. Она была первой секс-бомбой, взорвавшей мозг целому поколению. Подружка гангстеров и боксеров. Трагическая фигура. Звезда, сгоревшая на глазах всего мира, как тунгусский метеорит. Она ушла, не дожив до тридцати. Голливудские таблоиды обвиняли в ее смерти режиссера Говарда Хьюза, заставлявшего Джин травить волосы ядовитой краской. Довоенная химия была адски токсичной. Нежные почки актрисы не выдержали нагрузки. Образ убил носителя.

      Но жизнь продолжалась. На арену выходили новые блондинки. И тоже работали над образом всерьез, до полной гибели. Гномьи бригады продюсеров тюкали волшебными молоточками по золотым головкам моделей, добиваясь совершенства убойной силы. В Лос-Анджелесе и Берлине, в кузнях UFA и Paramount, днем и ночью, чтобы зрители раскошелились на баттл «Золушка демократии vs Тоталитарная Брунгильда».

      Кинопленка тогда хорошо горела, дымилась предчувствием мировой войны и вспыхивала как порох. Летучие мыши носились над летним кинотеатром в парке культуры. Двум девочкам было тесно на одном шаре.

      Белокурая бестия на разогреве у вермахта заводила стадионы, возбуждая в мужчинах желание расширять жизненное пространство и орать, маршируя с факелом в высоко поднятой руке. Арийские режиссеры не заморачивались разнообразием, совершенствуя один образ: Лили Марлен под фонарем в Вальгалле.

      Многоликая голливудская фея дарила аудитории иллюзию выбора. Что-то вроде зодиакального круга, где каждая смертная могла найти свой архетип. Не важно, с перекисью или в натуре.

      Жадный Сталин, втихомолку наслаждаясь продукцией Голливуда на закрытых просмотрах, не разрешал своему народу делать то же самое. Но открытки с заокеанскими звездами контрабандой переходили границы. Тени теней синема. Привет Большому террору от Великой депрессии!

      Медитируя над открытками, советские девушки подбирали себе личины. Кошечка в кудряшках. Распутница с мордашкой ангела. Чертенок в юбке. Роковой пупсик. И т. д. Галя была не очень похожа на Джин. Скажем так: напоминала отдаленно. Чересчур курносая по сравнению с оригиналом, она не выщипывала брови в тонкую нитку, а скулы ее выдавали затаившихся в генах татаро-монголов. Однако всё это, по большому счету, мелочи. Главное – мечта.

      Снимок сделан в Иванове, городе невест, где названия улиц звучат как призывы к экстремизму. Галя выросла на улице Боевиков, в юности гуляла по Конспиративной и где-то там, в ателье болтливого армянина, потратила первую стипендию, чтобы поразить мир четырьмя копиями своей красоты. На больший тираж не хватило денег. Карточки получили только достойные, зарекомендовавшие себя настойчивостью.

      В начале войны руки Галины добивались два летчика и поэт. Время было такое – летчики превосходили поэтов числом и умением.

      Пятого декабря 1942 года ей исполнилось двадцать лет. В этот день на военном аэродроме Иваново приземлилась первая эскадрилья воздушной дивизии «Нормандия». Отличный подарок для студентки филфака.

      Парни из «Нормандии» оказались такими нормальными и четкими, хоть влюбляйся в них с первого взгляда. Загорелые, улыбчивые, они светились на зимних улицах, как фонарики. Большое удобство в условиях противовоздушного затемнения.

      Не зная ни города, ни языка, французы первым делом освоили дорогу к общежитию пединститута и с удовольствием вокруг него прогуливались. Даже на морозе они пахли одеколоном. При встрече рассыпались в бон суар и аншанте. О войне говорили насмешливо, словно фашисты – это больные зубы, а вылет на боевое задание – как сходить к доктору и залечить кариес. Не повод откладывать свидание. Не се па?

      Свидания назначались. Языковой барьер преодолевали со смехом. Когда высокий летчик представился Гале – Je m’appelle César, comme Jules César, – она сначала не поняла, о чем это он, а потом до нее дошло, что у парня такой кураж, вроде мании величия. Но ей понравилось. Скромников она не сильно жаловала. Обсуждая ухажера с подругами, звала его «мой жулик Цезарь». Или просто «мой жулик».

      Тридцать первого декабря второго года войны Дом культуры ткацкой фабрики совершенно офранцузился. Кавалеры сплошь шарм и шик. Барышни подпевают Эдит Пиаф. Веет ароматом парфюма, за который Коко Шанель продала душу вермахту.

      Орлова танцевала с Цезарем, сладко нашептывающим, что это судьба. Ты – Галина, я – галл. Такое волшебное созвучие не может быть простым совпадением. Гитлер не навсегда. Цезари колотили германцев две тысячи лет, побьют и на этой войне. И – ах, какие у тебя глаза – серые, как небо над Ла-Маншем. Мы с тобой будем жить в свободной Франции. Апрэ победы я унаследую семейное дело – рыбную лавку