Минин и Пожарский. Покоритель Сибири. Великие битвы. Царская коронация. Е. А. Тихомиров

ника престола, младшего сына Иоанна Грозного, царевича Дмитрия.

      С воцарением Бориса Годунова для Русской земли, казалось, настала золотая пора. «Наружностью и умом он, по словам современника, всех людей превосходил, много устроил в Русском государстве похвальных вещей. Был он светлодушен, милостив и нищелюбив». Но народ видел в нем цареубийцу, и никакими щедротами не мог он купить народной любви. С другой стороны, многим знатным боярам была невыносима мысль, что Годунов, человек незнатный родом, да вдобавок потомок природного татарина, – царь, и им, потомкам Рюрика и Гедимина, приходится преклоняться пред ним. Князья Шуйские, Бельские, Голицыны и в особенности Романовы могли считать себя по своей родовитости более достойными, чем Годунов, занять престол. Борис знал, что у него много недоброхотов, и душу его волновала вечная боязнь и мелкая подозрительность. При нем постоянно было несколько иноземных врачей. Его окружала верная немецкая стража, осыпанная царскими милостями. Он придумал даже особую молитву о своем здравии и приказал громогласно читать ее всюду на пирах, когда пили за здравие царя. Главной целью его жизни стало охранить себя от всякой опасности и утвердить на престоле свой род.

      Но вот в 1600 году начали носиться темные слухи, будто царевич Дмитрий не убит в Угличе, а спасен близкими людьми; будто вместо него погиб другой, сходный с ним ребенок. Слух этот должен был страшно поразить Бориса. Все его заветные мечты разбивались об ужасное для него имя Дмитрия. Что делать, если царевич действительно спасся от убийц? А Борис не мог быть уверен непоколебимо в том, что этого не могло случиться: ведь он своими глазами не видел тела Дмитрия. Коли сын Грозного жив, то ему, Борису, придется сойти с престола. Если даже и нет царевича в живых, а нашелся дерзкий самозванец, назвавшийся его именем, то и он очень опасный враг для Бориса, у которого было довольно врагов и в среде бояр, и в простом народе.

      Борис понял, что ему готовится страшный удар. Но кто такой его враг, где он и существует ли в самом деле – или же он создан лишь враждебною молвой? Ничего этого Борис не знал. Положение его было крайне затруднительное. Ему надо было искать неведомого врага, не обнаруживая, кого именно он ищет. Покажи он явно, что ему страшно имя Дмитрия, настоящего или мнимого, – и враги не замедлят воспользоваться этим и создадут самозванца, если его еще нет. Надо было казаться спокойным и тайно выследить опасность.

      Борис знал, что вражда к нему особенно сильна в среде бояр. Над ними надо было усилить тайный надзор. И вот он окружил себя шайкой доносчиков и наушников. По самому пустому подозрению, по первому, доносу начинаются розыски, пытки, мучения. За доносы и даже за клевету щедро награждали, и эта язва росла не по дням, а по часам. «Настала у Бориса в царстве великая смута. Доносили и попы, и дьяконы, и чернецы, и черницы, и проскурницы, жены – на мужьев, дети – на отцов, отцы – на детей. За доносами следовали пытки, лишения имущества, ссылки». Явных казней не было, но зато на полном ходу были тайные убийства. Много «тесноты и обид» испытал народ, много было захвачено и перемучено людей, ни в чем не виноватых. В числе прочих бояр пострадали в особенности Романовы. Старший и самый даровитый из них, Федор Никитич, был пострижен в монахи под именем Филарета.

      К этой «великой смуте» присоединилось еще зло другого рода: отечество наше постигли страшные бедствия – голод и моровое поветрие. В продолжение трех лет, начиная от 1601 года, были неурожаи. Народ стал голодать. Многие мелкие землевладельцы, не видя возможности прокармливать многочисленную дворню, прогоняли от себя своих холопов, увеличивавших собой толпы голодных нищих. Черный люд и бедняки стали умирать с голоду. Царь велел открыть свои житницы, продавать хлеб по дешевой цене, а беднякам раздавать деньги. Но между раздающими деньги нашлось много людей бессовестных, не стыдившихся утягивать гроши у нищих, умирающих с голоду; при раздаче милостыни являлись одетые в лохмотья родичи и приятели раздающих, а настоящие нищие, калеки, немощные и дотолпиться не могли. Несчастные ели сено, солому, собак, кошек, мышей, падаль. Целыми сотнями ежедневно умирал по улицам голодный люд. Стали ходить ужасные слухи, будто иные, обезумевшие от голода, пожирали человеческое мясо… Начался страшный мор. В одной Москве, говорят, погибло несколько сотен тысяч народу от голода и мора. «И пременились тогда, – говорит современник, – жилища человеческие в жилища диких зверей: медведи, волки и лисицы стали обитать на местах сел человеческих, и хищные птицы из дремучих лесов слетались над грудами человеческих трупов, и горы могил воздвигались на Руси» (Авраамий Палицын).

      Голод и мор сопровождались грабежами и разбоями. От разбойничьих шаек не было проезду не только в глухих местах, но и по большим дорогам, даже под самой Москвой. Атаман одной многочисленной разбойничьей шайки, Хлопка Косолап, задумал даже сделать набег на саму Москву, так что пришлось выслать против разбойников целое войско.

      Но настоящим гнездом и притоном людей, подобных Хлопке Косолапу и его товарищам, была Северная Украина (нынешние губернии Черниговская, Курская и Орловская), куда уходили толпы холопов, выгнанных господами, вместе с беглыми крестьянами (незадолго перед этим окончательно прикрепленными к земле и к господам), где находили себе пристанище все обиженные,