«Красное Колесо» Александра Солженицына. Опыт прочтения. Андрей Немзер

хотя в отечестве удалось напечатать еще всего лишь четыре рассказа) и слава всемирная (8 октября 1970 г. Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе); противоборство со свирепым и бессовестным партийно-советским государством; напряженная и взрывоопасная работа над «опытом художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ»; его публикация (первый том увидел свет в Париже 28 декабря 1973 г.), оказавшая огромное воздействие на ход мировой истории в последние десятилетия XX в.; изгнание из России (13 февраля 1974 г. арестованный накануне писатель был насильственно доставлен в Германию); жизнь на чужбине; многие тома художественных и публицистических сочинений.

      По возвращении в Россию (1994) Солженицын продолжал вносить исправления в текст «Красного Колеса» – окончательная его редакция представлена в выходящем ныне тридцатитомном Собрании сочинений, которое издательство «Время» открыло публикацией тома «Рассказов и крохоток» (напоминая, что первым услышанным миром и преобразившим мир словом Солженицына был рассказ «Один день Ивана Денисовича») и двух томов «Августа Четырнадцатого», за которыми последовали и три остальных Узла «повествованья в отмеренных сроках». Так случилось, что представление общественности начальных книг Собрания пришлось на 18 ноября 2006 г. – со дня, когда ростовский студент различил первые неясные контуры своего заветного труда, прошло ровно семьдесят лет. Все эти годы были временем «Красного Колеса», все написанное Солженицыным, от первых литературных опытов, лишь сравнительно недавно ставших достоянием читателя, до «Архипелага…», переведенного на множество языков и хотя бы по названию известного миллионам людей, обретающихся по всей Земле, все жизненное дело нашего великого соотечественника (и совсем недавно – современника) существует при свете «повествованья в отмеренных сроках» – трагического эпоса о победе революции над Россией.

      Едва ли в истории литературы найдется другой пример столь страстной верности художника своему замыслу, столь неуклонного движения к некогда счастливо угаданной цели. Уже одно это обстоятельство должно было бы заставить читателей отнестись к «Красному Колесу» с особым вниманием. Если мы по-настоящему, а не ритуально ценим «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор», «В круге первом» и «Раковый корпус», «Правую кисть», «Как жаль» и «Пасхальный крестный ход», крохотки и «Архипелаг ГУЛАГ», если ищем и находим в этих и других произведениях Солженицына новые и новые (подчас неожиданные) большие смыслы, если видим в их авторе великого писателя (о тех, кто мыслит на сей счет иначе, здесь речь не идет), то, кажется, невозможно игнорировать труд, которому он посвятил всю свою жизнь.

      Увы, возможно. Мы вправе указать на ряд исследований и эссе, в которых глубоко и проницательно характеризуются те или иные эпизоды и персонажи «Красного Колеса», его «приемы», авторская позиция, переклички с литературной (исторической, философской, публицистической) традицией, но едва ли кто-то осмелится назвать «Красное Колесо» книгой прочитанной. Не осмелится – и будет прав, хотя такое определение не только допустимо, но и естественно (при понятных и отнюдь не этикетных оговорках о неисчерпаемости художественного смысла) в разговоре о «Евгении Онегине», «Мертвых душах», «Войне и мире» или «Братьях Карамазовых».

      Здесь не место для выяснения и обсуждения совокупности разнородных причин сложившейся ситуации – это тема для отдельного (трудоемкого и очень нерадостного) исследования. Могу лишь заметить, что, на мой взгляд, Солженицына всегда читали слишком быстро. Это относится и к тем сочинениям, что были напечатаны в «Новом мире» (далеко не все читатели могли да и хотели разглядеть за «злободневной» составляющей «Одного дня…», «Матрёнина двора», «Случая на станции Кочетовка», «Для пользы дела» и «Захара-Калиты» глубинную их суть), и к тем, что ходили в самиздате (еще до высылки писателя его «легальной» прозе стал навязываться «самиздатский» статус; с 14 февраля 1974 г., когда Главное управление по охране государственных тайн издало приказ об изъятии произведений Солженицына из библиотек, пять пробившихся в советскую печать рассказов окончательно сравнялись с безусловно запретными сочинениями, уже изданными и издававшимися позднее на Западе). «Красное Колесо» оказалось в особенно тяжелом положении – расширенную редакцию «Августа Четырнадцатого» и «Октябрь Шестнадцатого» (опубликованы в 11—14-м томах вермонтского собрания в 1983–1984 гг.) было не только опасно читать в России, но они были и почти недоступны. То, что мне выпало прочесть их вскоре по выходе, считаю удачей, случайной и счастливой. Опубликованный в Вермонте же в 1986–1988 гг. (тома 15–18) «Март Семнадцатого» я «добыл» уже в новую эпоху. Подчеркну: я был московским гуманитарием, то есть принадлежал к кругу, в котором неподцензурные тексты циркулировали гораздо свободнее и активнее, чем в любом ином. Публикационное наводнение конца 1980-х – начала 90-х годов тоже худо споспешествовало вдумчивому чтению. Одновременно публике стало доступным великое множество сочинений весьма разных авторов и весьма разного качества. Понятное (очень человеческое) желание наверстать упущенное за долгие годы строго дозированного советского рациона и приобщиться разом ко всему (позднее трансформировавшееся в равнодушие к любой серьезной словесности), господствующая в обществе установка на «плюрализм