Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут. Марина Крамер

самом грязном и тяжелом отделении – в хирургии. Бомжи, алкаши, пьяные, трезвые, резаные, колотые – все это их контингент. Когда видишь это постоянно, создается ощущение, что нормальных мужчин просто не существует – только это быдло. И что интереснее всего, едва отлежавшись, они начинают лезть под юбку, страшно оскорбляясь, когда им отказывают. Алена так и делает, причем в грубой форме – иначе не доходит. В конце концов, она у себя одна, а кроме того, ревнивый муж прибил бы ее на месте, если бы в чем-то заподозрил. А это с ним происходит регулярно – он ревнует ее к любому, кто попросит передать деньги кондуктору, не говоря уже ни о чем большем.

      Как ее угораздило выйти замуж за вспыльчивого, ревнивого и неуравновешенного Вадима – сама до сих пор не понимает, хотя мается уже третий год.

      Возможно, этого брака и не было бы, если бы не мать и Алик…

      Отчим, молодой, здоровый кобель, начал приставать к двадцатилетней тогда еще Алене через неделю после появления в их с матерью двушке. Огромная горилла с накачанными бицепсами и полным отсутствием серого вещества – Алена всегда удивлялась, что мать вообще в нем нашла? Он прохода девушке не давал, стараясь ухватить то за грудь, то за зад, а однажды просто вырвал задвижку на двери в ванную и, притиснув к стиральной машине, порвал Аленины нехитрые шмотки вместе с бельем.

      – Ну, куда ж ты, дурочка? – хрипло шептал Алик, пытаясь преодолеть сопротивление. – Я ж тебя не обижу…

      Если бы не стаж работы в отделении, где приходилось иной раз самим утихомиривать буйных больных, ей вряд ли удалось бы вырваться от излишне любвеобильного «папика». Ударив его в пах коленом, а потом добавив по темени большой железной кружкой, в которой крахмалился колпак, Алена подперла дверь ящиком для обуви, наскоро оделась и выбежала из квартиры.

      Прослонявшись по городу до позднего вечера, позвонила Вадиму, с которым встречалась около года.

      – Вадик, у меня проблема.

      – Что? – обеспокоенно спросил тот.

      – Ночевать негде, – честно призналась Алена.

      – Опять поцапались?

      – Хуже, – со вздохом проговорила она, прислонившись спиной к стеклу телефонной будки. – Я ему голову разбила.

      – Приставал? – грозно спросил Вадька, не раз и не два слышавший от нее истории на эту тему.

      – А ты как думаешь? Неужели я от скуки ему по репе двинула?

      – Ты где сейчас?

      – Стою в центре, у кинотеатра «Русь».

      – Деньги есть?

      – Рублей десять.

      – Так, не дергайся, сейчас приеду, – пообещал он, кладя трубку.

      Алена села на скамейку, натянув на замерзшие руки рукава старенькой джинсовки. «Ну что за жизнь? Молодая, говорят, красивая, фигура хорошая, и мозги вроде тоже при мне, в институте училась, а живу… теперь вот даже ночевать негде».

Дневник.

      «Маман, разумеется, поверит своему Алику, вечно я у нее во всем виновата – и что жизнь ей испортила, и что денег мало приношу, и что мужики ее на меня вечно облизываются. А зачем было рожать в четырнадцать лет? Просила я ее, что ли? И теперь ситуация: дочери двадцать, а матери тридцать четыре! Было бы куда уйти – даже не задумалась бы, но общагу ни в институте, ни в больнице не дают, потому что городская».

      Вадим бежал, оглядываясь по сторонам, искал свое сокровище, которое уже совсем примерзло к мраморной скамье. Был он высок, в меру худощав, хотя и совсем не спортивен, очень следил за собой. Как обычно, принес шоколадку, поцеловал Алену, обнял:

      – Ну, поехали?

      – Куда?

      – Ко мне. Я с предками переговорил, хватит нам уже по друзьям шататься, давай жить, как все люди.

      – Это что – предложение? – удивилась Алена, зная, что его родители не одобряют их отношений, более того – мать категорически против.

      – А ты не согласна? Или выбор есть?

      Вот она, ключевая фраза, – нет у Алены выбора.

      Семейная жизнь началась с этого высказывания об отсутствии выбора и продолжалась в том же ключе все три года, вплоть до вчерашнего вечера, когда подвыпивший муж прилично поддал Алене за отказ разделить с ним супружеское ложе, то есть диван.

      Глядя утром в зеркало, она едва не ревела от злости – фингал во весь правый глаз, губы опухли, на руках – кровоподтеки. Порезвился Вадик… Сейчас на работу придется идти в солнечных очках. И это в декабре-то! Ладно, была бы дорого одета, сошла бы за модную, но в китайском пуховике и старых сапогах…

      – Вот же сволочь, а? – разглядывая приобретенное «украшение» в зеркале, пробормотала Алена и вышла на кухню, налила себе кофе под пристальным взглядом свекрови, вынула сигарету.

      – Опять?! – вздернула та тщательно выщипанные брови. – Алена, я же просила! Это неприлично!

      – Да? – усмехнулась Алена. – А на работу идти в таком виде – прилично?

      Сняв очки, она продемонстрировала свекрови синяк, кое-как замазанный тональным кремом.

      Свекровь отставила на блюдце фарфоровую чашечку с кофе, зачем-то дотронулась