Руссо туристо, облико морале. Елена Логунова

эмигрантов, сумевших передать потомкам русскую речь образца середины двадцатого века.

      – Я не совсем понял, почему при столь нелестной качественной характеристике данное транспортное средство представляло повышенный интерес для каждой из конфликтующих сторон, – немного смущенно признался Гусински. – Однако факт остается фактом: эти несовершеннолетние выходцы из кавказских республик яростно оспаривали право засунуть фиговый велик кому-то в задницу и потеряли интерес к этому сомнительному процессу только после облагораживающего вмешательства прекрасной дамы.

      – Кстати, а где эта дама? – проснулся лейтенант.

      Лео вжал голову в плечи.

      – Голубоглазая блондинка, которую чеченские и грузинские юноши называли своей сестренкой, ушла первой, – не скрыв удивления, вызванного столь ярким примером дружбы и братства между народами, ответил Гусински. – А молодые джигиты последовали за ней со словами: «Даешь русское братство против хреновых гансов!»

      – Что значит «хреновые гансы»? – нахмурясь, спросил Бохман.

      А более сообразительный Лео, не дожидаясь объяснений переводчика, снова заткнул уши и зажмурился.

      7. Катя

      Вынужденная пробежка по узкой улочке со сложным названием обогатила меня новой информацией: ознакомившись с надписью на табличке, прикрепленной на углу дома, я узнала, что нахожусь не где-нибудь, а в Вене.

      – Вена – столица Австрии, – не затруднился с ценным замечанием мой внутренний голос.

      – Знаю, – буркнула я.

      – А еще что ты знаешь? – заинтересовался он.

      – В связи с Веной? – Я помела и поскребла по извилинам. – Знаю, что тут жили и работали Вольфганг Моцарт и Иоганн Штраус.

      – Не богато, – вздохнул внутренний.

      Я еще напрягла разум и выдала кулинарно-географический довесок:

      – Вена славится пивом, вафлями, знаменитым тортом «Захер» и яблочным пирогом – апфельштруделем.

      При упоминании яблочного штруделя в непроглядном мраке моего подсознания слепоглухонемой глубоководной рыбиной проплыла призрачная тень. Ее очертания показались мне смутно знакомыми, но проявить и детализировать образ я не смогла.

      – Ладно, не мучь себя, – пожалел меня внутренний голос. – Лучше подумай, куда теперь идти?

      – Это называется – не мучь себя? – проворчала я.

      Вопрос «Что делать?» стоял для меня острее, чем для героев Чернышевского.

      – Кто такой Чернышевский? – полюбопытствовал внутренний голос.

      И сам же вспомнил:

      – Ах да, русский писатель!

      Похоже, сознание мое тяготело к просветлению, но процесс этот обещал затянуться надолго.

      Узкая темная улочка неожиданно закончилась глухим тупиком. Я остановилась и огляделась. С двух сторон поднимались четырехэтажные дома, подозрительно похожие на наши хрущобы – серые, неинтересные, без всяких архитектурных излишеств, даже без балконов. Трехметровой высоты деревянная дверь имела самый жалкий