.

ь не более чем отсутствие глаз. Когда-то он был одним из величайших чародеев. Его призрачное зрение позволяло разглядеть каждый дюйм клетки с куда большей ясностью, чем глаза из плоти.

      Впрочем, он мог ориентироваться в этой тюрьме и без зрения. Он знал каждую плиту в полу, каждое заклинание, связывавшее его. Знал в лицо и на ощупь. Знал, каким будет эхо от каждого из девяти шагов, необходимых ему, чтобы пересечь камеру. Он ощущал магические токи, пронизывающие все вокруг. Заклинание за заклинанием, чары за чарами, их сокрушающая душу мощь служила лишь одной цели: убедиться, что он останется погребенным здесь, забытый и непрощенный.

      Те, кто лишил его свободы, рассчитывали, что это место станет ему могилой, и забыли о нем на долгие тысячелетия. Им стоило убить его. Это было бы добрее. Но нет, ему оставили жизнь, прикрывшись маской милосердия. Это позволило тем, кто пленил его, – брату, Малфуриону Ярость Бури, и Тиранде Шелест Ветра, женщине, которую он любил, – быть о себе лучшего мнения.

      Тянулись долгие столетия, в течение которых он не слышал голоса другого живого существа. Только его тюремщики, Стражи, изредка обращались к нему, и от этого ненависть к ним лишь возрастала. Наибольшее отвращение у него вызывала их командир, Майев Песнь Теней. Эта навещала его чаще других, опасаясь побега – несмотря на все предосторожности. Некогда она желала ему смерти. Теперь задачей всей ее жизни было следить за тем, чтобы он оставался в тюрьме, даже когда все о нем позабыли.

      «Что это? Кольцо связующих заклятий как будто слегка дрогнуло?»

      Невозможно. Из этого места немыслим побег. Даже в смерть – чары залечат любую рану, какую он сумеет нанести себе. Та же магия поддерживала его живым без нужды в воде или пище. Мастера сплели эти узы так туго и глубоко, что нарушить их могли только те, что похоронили его заживо. А они ни за что не сделают этого – слишком боятся, чтобы вернуть ему свободу. И правильно делают.

      Столетиями он размышлял о том, что сделал бы с теми, кто заключил его сюда. Ведь время – единственное, что у него было. В заключении он провел куда больше лет, чем на свободе, и не будь он собой, давно лишился бы рассудка.

      А может, уже и лишился. Сколько тысяч лет прошло с момента пленения? Он потерял счет времени. Это было хуже всего. Века во тьме, запертый в клетке, не способный сделать больше девяти шагов в любом направлении. Он, который некогда охотился на демонов на диких просторах Азерота, оказался заточен в месте, где сам не оставил бы и зверя.

      Они приговорили его к этому, хотя вся его вина заключалась лишь в попытке одолеть их общего противника. Он проник в стан Пылающего Легиона, заклятых врагов его народа – нет, всего его мира, чтобы попытаться свести на нет ущерб, причиненный демоническими захватчиками.

      Был ли он вознагражден за это? Нет! Он был похоронен заживо. Его народ счел его изменником, предателем. А ведь когда-то его чтили как героя. Но только не теперь. Если его вообще помнят, то его имя стало проклятием.

      «Это был лязг оружия?» Он отбросил эту мысль, не позволяя надежде всколыхнуться в груди. Не было никого, кто хотел бы видеть его на свободе. Семья, друзья – все отвернулись от него, когда он попытался воссоздать Колодец Вечности, древний источник магии ночных эльфов на горе Хиджал. Свободы ему могли желать лишь демоны. Тюремщики скорее убьют его, чем позволят бежать. И пока действуют заклятия, он ничем не сможет им помешать.

      Но вот опять… Новая дрожь в магических токах вокруг него. Плетения силы, что сдерживали его все это время, стали ослабевать. Он поднял руки перед лицом, размял пальцы и попытался зачерпнуть магии. И впервые за тысячи лет добился хоть какого-то ответа: ощутил струйку силы, столь слабую, что подумал, что она существует лишь в его воображении. Тогда он воззвал к своим парным боевым клинкам Аззинота. Их триумфально выставили напоказ снаружи, на оружейной стойке возле камеры, в издевку над ним, но сейчас древняя духовная связь заставила могучие орудия материализоваться у него в руках. Сила потекла сквозь них, и руны на лезвиях засветились.

      Сердце забилось чаще, во рту пересохло. Появился шанс обрести свободу после всех лет заточения. Он крепко сжал рукояти клинков. Некогда они убивали демонов. Теперь будут убивать эльфов. Сейчас эта мысль уже не ужасала его так, как прежде. Это даже доставило бы ему удовольствие.

      Магические оковы снова замерцали. Звуки битвы раздавались все ближе. Часть оков рухнули – должно быть, их осквернила пролитая кровь или разрушили заклинания, которые, как он чувствовал, были применены в бою. И по мере того, как таяли узы, в его тело вливалась энергия. Сердце колотилось, плоть покалывало. Он чувствовал себя так, словно способен выдыхать огонь. После стольких лет воздержания поток силы почти ошеломлял.

      Ощутив за дверью чье-то присутствие, он приготовился к атаке, однако тут раздался голос, услышать который он ожидал меньше всего.

      – Иллидан, ты там? – спросила Тиранда Шелест Ветра.

      Все мечты о мести, все планы воздаяния тут же испарились, словно бы и не было всех этих долгих лет в заточении. Он поразился возникшему чувству. Он-то думал, что стал черствым ко всему и всем – особенно к ней.

      – Тиранда…