В прорыв идут штрафные батальоны. Евгений Погребов

я и утверждения представлений носила общепринятый протокольный характер с заранее предсказуемым результатом. Принимая решение, члены Военного совета, как правило, не вникали в подробности личных дел и боевых характеристик соискателей, каждого в отдельности, а «голосовали» список в целом. Так было до и после Сталинграда. Все, кого командование батальона представляло к снятию судимости и восстановлению в прежних правах, желанную свободу получали. Поэтому у Балтуса не было оснований сомневаться и беспокоиться за ожидаемый конечный результат.

      Но на этот раз произошло непредвиденное. Безотказный канцелярский механизм дал сбой. Кому-то из членов Военного совета список из 81 человека – два полнокровных взвода – показался необоснованно завышенным. «Оправдывать штрафников целыми взводами – это уж слишком!» Вопрос вернули на доработку. После чего в списке осталось только 27 имен. Ровно треть от первоначально заявленного состава.

      Последним пунктом решения командиру батальона майору Балтусу, заподозренному в излишней лояльности и примиренческих настроениях, идущих вразрез с действующим Положением о штрафных подразделениях, члены Военного совета указали на недопустимость подобных действий впредь. Это звучало как обвинение в недооценке и недопонимании всей полноты и сложности возложенной на него ответственности, ставило под сомнение соответствие его командирских морально-волевых качеств нормам строгой партийной требовательности и принципиальности. Военный совет усматривал шаткость в способности комбата успешно решать поставленную перед ним задачу.

      Нельзя сказать, что Балтус остался глух к опасности предостережения, но больше его задело все-таки другое. То, что в списке двадцати семи счастливчиков не оказалось фамилии Колычева, которого он успел так неосторожно и опрометчиво обнадежить.

      Несмотря на скупость внешних проявлений и кажущуюся замкнутость, выработанные в нем характером и условиями службы, Балтус крайне щепетильно и болезненно относился ко всему, что затрагивало его имя, могло хоть вскользь, ненароком, нанести ущерб репутации, выставить в глазах подчиненных человеком пустых дел и обещаний. Зная досконально «кухню» штабного делопроизводства, он предполагал, что «доработка вопроса» свелась к простейшей из возможных, чисто механической операции – усекновению. Список скорее всего был спущен до низового писарского стола и принят к исполнению рядовым штабного пера, который и произвел сию операцию, проведя ручкой, как скальпелем, чернильные вычерки-надрезы по заданной формуле «два к одному». Два вычерка – пропуск, два вычерка – пропуск.

      Балтуса не поставили даже в известность, хотя должны были либо вернуть представления в штаб батальона для уточнения, либо привлечь к доработке с правом решающего голоса комбата. Но не сделали ни того, ни другого, чем еще сильней разожгли протестное негодование Балтуса: судьба людей была решена не им, комбатом, официальным полномочным лицом, кому по должности предоставлено было это право, а ничтожным безымянным канцелярским винтиком, который бесстрастным исполнительским росчерком пера поделил штрафников на правых и левых.

      Балтус тяготился внезапно возникшей виной перед Колычевым и теперь, дожидаясь его прихода, продолжал досадовать на себя и раздражаться против подставивших его штабных крыс, как раздражался и досадовал всякий раз, когда случалось не по своей воле оказываться в неловком положении, за которое он считал себя менее всего ответственным.

      В конце концов, не столь важно, кто из штрафников именно – Петров, Иванов, Сидоров, люди с ничего не говорящими для него фамилиями, – получил долгожданную свободу, а кто нет. Освобождения заслуживали все представленные. Но Колычев…

      Колычева Балтус приметил еще тогда, по дороге на фронт, когда назначал его на должность командира взвода. Знакомясь с личными делами штрафников-офицеров, Балтус, это было его излюбленное занятие, проверял их известной екатерининской фразой «казнить нельзя помиловать», отыскивал и затем держал в поле зрения тех, истинная суть которых, по его мнению, соответствовала смысловому значению фразы с запятой на второй позиции…

      Размышления Балтуса прервал негромкий стук в дверь.

      – Войдите!

      В дверном проеме возникла фигура Колычева. Переступив порог, Павел вытянулся в струнку и, вскинув руку к замызганной выцветшей пилотке, четко, по-уставному доложил:

      – Гражданин майор, командир взвода штрафник Колычев по вашему приказанию прибыл.

      Балтус приподнялся из-за стола навстречу, жестом руки указал на стоявший у противоположной стороны фабричный городской стул с высокой изогнутой спинкой.

      – Присаживайся.

      Павел послушно прошел к столу, опустился на указанное место.

      – Догадываешься, зачем я тебя вызвал?

      Павел неопределенно пожал плечами, отметив про себя, что разговор начинается на «ты», что само по себе уже было необычно.

      Балтус, по-видимому, и не заботился его ответом.

      – Давай-ка мы с тобой для начала побалуемся чайком. Без церемоний и субординаций, – предложил он, прищурившись на Павла. – Хочешь крепкого, настоящего,