Досье моей матери. Василий П. Аксенов

>

      Шамиев шубу сшил,

      Дыр бул шил,

      Персек Татарии.

      Колода тленная, а масть крапленая.

      Башка у Ленина теперь зеленая.

      Ислам марксистовый в склоненье дательном.

      Калым неистовый. Чекист старательный.

      Воняет охрою, тряпьем, говной,

      И те же вохровцы на проходной.

      Да, нет-нет, это, конечно, просто эмоциональное, предвзятое, необъективное. Конечно, многое изменилось даже здесь, на волжском «острове социализма». Кто бы тебя сюда раньше пустил? Читать досье матери из архива «Черного Озера»? Отправили бы полечиться. Теперь ты приходишь вместе с профессором Литвиным, и вохра тебя как бы и не замечает. Больше того, за тобой вкатывается московская киногруппа – Света, Сережа и Катя. Ничего особенного, просто съемка эпизода «Ознакомление Аксенова с делом его арестованной в 1937 году матери».

      Тому кусок истории назад

      Товарищ Бекчентаев выбрал папку.

      Она была сера, как весь совдеп,

      Как курс истории марксизма-ленинизма.

      Вот вам энкавэдэ, вот стойкость матерьяла:

      Кусок истории прошел, истлели судьбы,

      А папочка с тесемочками, курва, цела.

      Я родился на улице тишайшей, что Комлевой звалась в честь местного большевика, застреленного бунтующим чехословаком. Окошками наш дом смотрел в народный сад, известный в городе как Сад Ляцкой, что при желании можно связать и с ляхом.

      Поляк и чех присутствовали здесь, и стало быть, Центральная Европа каким-то образом тут прогулялась. Мы говорим «Центральная», поскольку Татарское Заволжье, господа, географически еще Европа.

      Наш скромный дом соседствовал с шикарнейшим модерном в три этажа. Там на фронтоне зиждилась скульптура, ошеломлявшая дитя, когда бы ни взглянул. Скульптура такова: стеклянный шар земной в широтах и меридианах, а на нем верхом орел, простерший два крыла отменной бронзы. Не понимая, что к чему, ребенок застывал перед фронтоном, и всякий раз при взгляде на орла ему хотелось пить.