Время сурка. Владимир Гржонко

эпохи («Повести Скворлина») или различая в ночных очертаниях Гейдельберга конспирологию бомбистов Достоевского («Разочарованный странник»). Время в его произведениях раскачивается, как гигантский маятник Фуко, и потому герои могут параллельно существовать и в праистории Израиля, и в революционном Баку, и в пронзенном небоскребами пространстве Нью-Йорка («Время сурка»). Стиль уходящей в бесконечность спирали, каждый виток которой хорошо знаком и одновременно пугающе непредсказуем.

      Проза Владимира Гржонко уже оценена по достоинству критиками и читателями; он – дважды лауреат Литературной премии имени Марка Алданова (Нью-Йорк), учрежденной старейшим американским литературным изданием эмиграции «Новым журналом». На его счету – романы «The House», «Свадьба», «Дверной проем для бабочки», «Странник: американская рулетка», сборник рассказов «Городу и миру», множество публикаций в американских литературных журналах.

Марина Адамович,главный редактор «Нового журнала», Нью-Йорк

      Время сурка

      Роман

      Посвящается двум Абрамам – моим дедам, одного из которых я никогда не видел, а второго видел, но почти не знал. А также моим внукам Еве и Яше

      Глава первая

      После

      По шаткой железной лестнице я взобрался в самолет и, перехватив автомат поудобнее, спросил: «А где здесь Гагарин?» Происходило это, если мне не изменяет память, году в шестьдесят третьем. Гагарин все еще был главным героем страны, и поэтому никто из пассажиров маленького деревянного Ил-14 не удивился. Все, включая пилота, в ту невинную пору не отделенного от салона пуленепробиваемой стенкой, рассмеялись. Пассажиры смеялись громко, но немного нервно, как всегда бывает перед полетом. Я же тогда совсем не боялся летать, потому что не знал еще ни страха высоты, ни страха смерти, которая, как стало мне известно чуть позже, иногда бывает внезапной. В три года вообще хорошо живется на свете. Особенно когда у тебя есть деревянный автомат с круглым, выкрашенным черной, замечательно пахнущей масляной краской диском а-ля ППШ. И ты впервые в жизни летишь на самолете, управлять которым, конечно же, должен сам Гагарин.

      Начав работать с пожилыми людьми, я стал лучше относиться к старости. Потому, наверное, что теперь мне самому до нее уже рукой подать. А может быть, наоборот: когда я видел сведенные артритом руки, выцветшие, обращенные внутрь себя глаза и нетвердую походку, то испытывал эгоистичную радость от того, что сам-то я еще хоть куда…

      Не могу сказать, что мне нравилась сама работа. Я был мозольным оператором в специальном Центре по болезням ног на Брайтоне, возглавляемом доктором Коцем. Сюда приходили на педикюр старики со всего района. Кряхтя, они усаживались в кресло, я опускался на низенький стульчик, потом они протягивали мне свою корявую, не всегда чистую ногу с вросшими ногтями и пяточными натоптышами… Кто это придумал, что судьбу нужно читать по руке? Ноги рассказывают о человеке куда больше. Глядя на эти обычно спрятанные в ортопедические старческие башмаки конечности – либо костлявые, либо отечные, – я почти сразу понимал, кто возвышается в кресле передо мной: бывший партийный деятель, балерина, работник торговли, проститутка, домашняя хозяйка. Выпирающие косточки и скрюченные пальцы говорили о необходимости стоять на ногах целыми днями, затянувшиеся шрамы на подошвах – о босоногом детстве, а вросшие ногти и следы от срезанных заусениц – о смешных попытках угнаться за модой. Отсутствие отложения солей указывало на хорошее питание в ту пору, когда обладатели этих ног еще активно строили коммунизм. Или просто имели средства и возможность покупать качественные продукты.

      Тем не менее я даже немного гордился своей работой. Получив место в этом Центре и долгими часами возясь с чужими ногтями и мозолями, я старательно убеждал себя, что я не несчастная жертва обстоятельств, вынужденная терпеть капризы и мелкую тиранию вздорных старушек, и что мое унизительное положение вовсе не унизительно. В конце концов именно мозольный оператор сыграл роковую роль в судьбе Пушкина, подставив поэта под пулю Дантеса…

      А потом ко мне в кресло села она. Это случилось в жаркий майский день ровно месяц назад. Я не сразу ее разглядел. Увидел только сухонькие маленькие ступни и подумал, что работы тут будет совсем немного.

      – Меня зовут Рита, – сообщила пожилая дама и, словно угадав мои мысли, добавила: – Особых хлопот, голубчик, я вам не доставлю. Обычно я пользуюсь услугами своей педикюрши, но в этот раз… обстоятельства заставили меня прибегнуть к вашей помощи.

      Дама рассмеялась, и я поневоле поднял на нее глаза. Коротко стриженные волосы, сухонькие ручки с припухшими суставами, глухое платье под горло… В общем-то, если не считать странной в наши дни манеры говорить, она выглядела вполне обычной старушкой. Но глаза… глаза были совсем молодыми, живыми и острыми. На секунду мне даже почудилось, что под хорошим голливудским гримом спряталась молодая девушка, которая зачем-то вздумала меня разыграть. Но тут же опомнился: ну кто и для чего стал бы затевать столь хлопотный розыгрыш? Да и невозможно на самом-то деле так загримировать человека, чтобы это не было сразу заметно. Тем не