Мой год с Сэлинджером. Джоанна Рэйкофф

едзнаменований и символических явлений, но он весь был построен на широчайшем использовании письменности как средства общения»[1].

Дж. Д. Сэлинджер. «Выше стропила, плотники»

      От автора

      Абигейл Томас пишет, что в своих мемуарах старалась рассказать «правду, насколько это возможно», вот и я в этой книге стараюсь рассказать правду, насколько это возможно. В работе над книгой мне помогли интервью с людьми, которых я знала в описанный в ней период, и собственные дневники того времени и последующих лет.

      В повествовательных целях я немного изменила хронологию событий и изменила имена и характерные черты внешности большинства упомянутых в книге людей.

      Не считая этих мелких нюансов, это совершенно правдивая история моего года с Сэлинджером.

      Все мы были девчонками

      Нас были сотни, тысячи. Мы тщательно одевались в сером утреннем свете в Бруклине, Квинсе, Нижнем Ист-Сайде, выходили из квартир с сумками, пухлыми от рукописей, и читали эти рукописи, стоя в очереди в польской булочной, греческой кулинарии, закусочной на углу или кофейне в ожидании утренней чашки кофе, некрепкого и сладкого, и дэниша, чтобы съесть его в поезде метро, где, если повезет, нам уступили бы место, чтобы мы могли продолжить читать рукописи по пути в офис в Мидтауне, Сохо или на Юнион-сквер. Мы были девчонками, естественно, совсем девчонками; сходили с поезда шестого маршрута[2] на Пятьдесят первой улице и шли мимо «Уолдорф-Астории» и Сигрем-билдинг на Парк-авеню, одетые одинаково в одну из вариаций на тему – отглаженная юбка и свитер, как у Сильвии Плат с фотографии из колледжа Смит. И юбку, и свитер покупали наши родители, жившие в обеспеченном пригороде, поскольку наших мизерных зарплат едва хватало, чтобы заплатить за квартиру, не говоря уж об обедах в ресторанах поблизости наших контор или ужинах в кафе даже в дешевых районах, где мы делили многокомнатные квартиры на весь этаж с такими же девчонками – ассистентками в других литературных агентствах, издательствах и реже в некоммерческих литературных организациях. Весь день мы просиживали нога на ногу на крутящихся стульях, отвечали на звонки, встречали авторов, выдерживая нужную пропорцию энтузиазма и отстраненности и ничем не выдавая правды – а правда заключалась в том, что мы пошли работать в этот бизнес не потому, что мечтали подавать воду другим писателями, а потому, что сами хотели стать писателями и работа в издательстве или литературном агентстве представлялась наиболее социально приемлемым способом достичь этой цели, хотя почти сразу становилось ясно, что это, вероятно, не лучший способ. В прошлую эпоху, как верно подмечали наши родители – а мои родители твердили каждый день, – нас называли бы секретаршами. Как и секретаршам в эпоху наших родителей, почти никому из нас не светило повышение и буквально единицам грозило выбиться, что называется, из грязи в князи. Мы шептались о тех, кому повезло, о тех, чьи боссы разрешили им читать рукописи, вести клиентов и обучили ремеслу, о тех, кто проявил небывалую инициативу и сломал систему; и все мечтали оказаться на месте этих везунчиков, думали, что, если очень захотеть и перетерпеть годы нищенской оплаты труда, годы на побегушках у начальства, у нас получится оказаться по ту сторону, оказаться писателем, уверенно стучащимся в дверь кабинета начальника, – но захотели бы мы оказаться там после всего этого? Вот в чем вопрос.

      Зима

      Всем нужно с чего-то начинать. Я начинала с темной комнаты с книжными шкафами от пола до потолка; бесконечные ряды книг, рассортированных по авторам, книги из всех возможных периодов двадцатого века с обложками, хранящими приметы эпохи, когда они вышли в свет, – филигранная графика 1920-х, скучный горчичный и бордовый переплет конца 1950-х, воздушные акварели 1970-х. Книги определяли мои дни и дни всех, кто работал в нашей тесной и темной кроличьей норе. Имена с книжных корешков мои коллеги произносили голосами приглушенными и почтительными, ибо для людей из литературных кругов эти имена были богоподобными: Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Дилан Томас, Уильям Фолкнер. Но наша кроличья нора была – и остается – литературным агентством, а это значит, что имена с корешков означали кое-что еще – кое-что, что заставляло всех говорить тоном приглушенным и почтительным, кое-что, что, как мне раньше казалось, никак не связано с книгами и литературой: деньги.

      Три дня снегопада

      В первый день работы в агентстве я оделась тщательно, выбрав костюм, казавшийся мне подходящим для офиса: короткая шерстяная юбка в сине-зеленую клетку и темно-зеленая водолазка, застегивающаяся на молнию на спине, модель 1960-х годов из лондонского секонд-хенда. Образ довершали плотные черные колготки и черные замшевые мокасины родом из Италии, которые купила мне мама, считавшая приличную обувь не роскошью, а необходимостью. Прежде я никогда не работала в офисе, но была актрисой и в детстве, и в колледже, и после колледжа и воспринимала этот наряд как сценический костюм. Я играла Смышленую Молодую Ассистентку, Офисную Помощницу На Все Руки.

      Я, пожалуй, зря уделила так много внимания костюму, потому что ничего не знала о работе, которая ждала меня, и

1

Цитата в переводе Р. Райт-Ковалевой. – Здесь и далее примечания переводчика.

2

Маршрут нью-йоркского метрополитена 6 Лексингтон-авеню Локал.