Сатирикон. Петроний Арбитр

слышат, а только и узнаю́т что про пиратов[3], торчащих с цепями на морском берегу, про тиранов, подписывающих указы с повелением детям обезглавливать собственных отцов, да про дев, приносимых в жертву по три сразу, а то и больше, по слову оракула, во избавление от чумы, да еще учатся говорить сладко да гладко, так что все слова и дела похожи на шарики, посыпанные маком и кунжутом.

      2. Разве можно на такой пище добиться тонкого вкуса? Да не больше, чем благоухать, живя на кухне. О риторы, не во гнев вам будь сказано, вы-то и погубили красноречие! Из-за вашего звонкого пустословия сделалось оно общим посмешищем, по вашей вине бессильным и дряхлым стало тело речи. Юноши не упражнялись в «декламациях» в те времена, когда Софокл и Еврипид находили слова, какие были необходимы. Начетчик, не видавший солнца, еще не губил дарований во дни, когда даже Пиндар и девять лириков не дерзали писать Гомеровым стихом. Да что говорить о поэтах! Ведь ни Платон, ни Демосфен[4], конечно, не предавались такого рода упражнениям. Истинно возвышенное и, так сказать, целомудренное красноречие прекрасно своей природной красотой, а не вычурностью и напыщенностью. Лишь недавно это надутое, пустое многоречие прокралось в Афины из Азии и, словно вредоносная звезда, наслало заразу, овладевшую умами молодежи, стремящейся к возвышенному, и вот, когда подточены были законы красноречия, оно замерло в застое и онемело. Кто из потомков достиг славы Фукидида или Гиперида?[5] Даже стихи более не блещут здоровым румянцем: все они точно вскормлены одной и той же пищей; ни одно не доживает до седых волос. Живописи суждена та же участь, после того как наглость египтян донельзя упростила это высокое искусство.

      3. Агамемнон не мог потерпеть, чтобы я дольше разглагольствовал под портиком, чем он потел в школе.

      – Юноша, – сказал он, – речь твоя не считается со вкусами толпы и полна здравого смысла, что теперь особенно редко встречается. Поэтому я не скрою от тебя тайн нашего искусства. Менее всего виноваты в этом деле учителя, которым поневоле приходится бесноваться среди бесноватых[6]. Ибо, начни учителя преподавать не то, что нравится мальчишкам, – «они остались бы в школах одни», как сказал Цицерон. В этом случае они поступают совершенно как льстецы-притворщики, желающие попасть на обед к богачу: только о том и заботятся, как бы сказать что-нибудь такое, что, по их мнению, приятно слушателям, ибо без силков лести им никогда не добиться своего. Вот так и учитель красноречия: если, подобно рыбаку, он не взденет на крючок ту приманку, на которую рыбешка наверняка клюнет, то и останется сидеть на скале без надежды на улов.

      4. Что же следует из этого? Порицания достойны родители, не желающие воспитывать своих детей в строгих правилах. Во-первых, они и тут, как во всем прочем, свои надежды посвящают честолюбию. Во-вторых, торопясь скорее достичь желаемого, гонят недоучек на форум, и красноречие, которое, по их собственному признанию, стоит выше всего на свете, отдается в руки молокососов. Вот, если бы они допустили, чтобы учение шло постепенно, чтобы учащиеся юноши орошали душу лишь серьезным чтением и воспитывались по правилам мудрости, чтобы они безжалостно стирали все лишние слова, чтобы они внимательно прислушивались к речам тех, кому захотят подражать, и убеждались в том, что прельщающее их вовсе не великолепно, – тогда возвышенное красноречие обрело бы вновь достойное его величье. Теперь же мальчишки дурачатся в школах, а над юношами смеются на форуме, и хуже всего то, что кто смолоду плохо обучен, тот до старости в этом не сознается. Но дабы ты не возомнил, будто я не одобряю непритязательных импровизаций, вроде Луцилиевых[7], я и сам то, что думаю, скажу стихами.

      5.

      Науки строгой кто желает плод видеть,

      Пускай к высоким мыслям обратит ум свой,

      Суровым воздержаньем закалит нравы:

      Тщеславно пусть не ищет он палат гордых,

      К пирам обжор не льнет, как блюдолиз жалкий,

      Не заливает пусть вином свой ум острый,

      Пусть пред подмостками он не сидит днями,

      С венком в кудрях, рукоплеща игре мимов.

      Если же мил ему град Тритонии[8] оруженосной,

      Или по сердцу пришлось поселение лакедемонян[9],

      Или постройка Сирен[10] – пусть отдаст он поэзии юность,

      Чтобы с веселой душой вкушать от струи меонийской[11],

      После, бразды повернув, перекинется к пастве Сократа,

      Будет свободно бряцать Демосфеновым мощным оружьем.

      Далее – римлян толпа пусть обступит его и, изгнавши

      Греческий звук из речей, их дух незаметно изменит.

      Форум покинув, порой пусть заполнит страницу стихами,

      Чтобы Фортуну воспеть и полет ее окрыленный.

      Пой о пирах и о войнах сложи суровую песню,

      В слоге возвышенном так с Цицероном

3

…про пиратов… – речь идет о темах «декламаций» и «контроверсий», то есть дебатов, которые старшие ученики риторских школ должны были вести по указанию учителя. Энколпий негодует на то, что там трактовались далекие от жизни фантастические темы, каких много, например, в «Контроверсиях» Сенеки Старшего. Темы о тиранах, однако, держались еще долго; о них с досадой упоминает Ювенал (Сатиры, VIII, 151).

4

Демосфен – считался образцом благородного стиля в противоположность «азианскому».

5

Фукидид – греческий историк (V век до н. э.), Гиперид – греческий оратор, современник Демосфена (IV век до н. э.).

6

…приходится бесноваться среди бесноватых – соответствует нашему: «С волками жить – по-волчьи выть».

7

Луцилий (умер в 102 году до н. э.) – римский поэт, основоположник жанра сатиры в римской литературе. Гораций, указывая на недостатки стиха Луцилия, объясняет их необработанность торопливостью (Сатиры, 1, 4, 9).

8

Тритония – Афина Паллада.

9

Поселение лакедемонян – спартанская колония Тарент в Южной Италии.

10

Постройка Сирен – Неаполь, по преданию, построенный сиреною Парфенопой. Афины, Тарент и Неаполь славились преподаванием греческой грамматики (филологии) и философии.

11

…от струи меонийской… – то есть гомеровской. Меония в Лидии считалась родиной Гомера.